Убийство по-китайски - Лабиринт
Шрифт:
А тем временем в винной лавке царило оживление.
После того как Ма Жун рассказал все байки, какие только знал, настал черед хозяина. Забулдыги оказались благодарными слушателями. Они восторженно хлопали в ладоши после каждого рассказа и всем своим видом показывали, что могут слушать еще долгие часы.
Наконец У спустился и присоединился к общему застолью.
К тому времени Ма Жун уже и не мог упомнить, сколько выпил чаш вина. Но пил он умело, и голова у него оставалась ясной. Он все еще надеялся, что если ему удастся напоить У, тот выболтает
Поэтому, называя У "земляком", он одну за другой поднимал чаши в его честь. Так началась попойка, о которой в том квартале вспоминали еще долгие месяцы спустя.
У все время жаловался, что отстал от прочих бражников, а посему, до половины наполнив крепким вином котелок из-под риса, осушал его в один прием. Вино его не брало, словно это было не вино, а вода.
Попойка в винной лавке "Вечная весна"
Затем он распил еще один шэн с Ма Жуном и поведал тому одну длинную, но интересную историю.
Ма Жун начал потихоньку ощущать на себе действие вина. Следующую свою историю он рассказывал крайне путано и с большим трудом добрался до ее конца.
У громко выражал восхищение услышанным и осушил три чаши одну за другой, затем сдвинул тюрбан себе на затылок и принялся, облокотившись о стол, рассказывать одну за другой столичные сплетни, прерываясь только для того, чтобы выпить еще.
Пил он со вкусом, всегда осушая чашу одним глотком.
Ма Жун старался не отставать от собутыльника. Мимоходом он подумал о том, что У - весьма приятный собеседник. Правда, ему все время хотелось что-то спросить у него, но он уже не помнил толком - что. Поэтому он просто продолжал пить.
Первыми свалились забулдыги, лавочник разбудил каких-то их дружков и попросил отнести приятелей по домам. Ма Жун заметил, что он уже не на шутку пьян. Он постоянно начинал рассказывать неприличные анекдоты, но все время сбивался и путался. У опрокинул еще одну чарку и отпустил такую удачную сальную шутку, что лавочник аж взвыл от удовольствия. От Ма Жуна соль шутки ускользнула, но он все равно решил, что острота удачная, и стал громко хохотать. Он еще раз налил вина, чтобы выпить за У, лицо которого к тому времени уже раскраснелось. Пот выступил у художника на лбу, и тогда У сорвал с головы тюрбан и забросил его в угол.
С этого момента беседа стала очень путаной, Ма Жун и У говорили одновременно, совсем не слушая друг друга. Замолкали они, только чтобы хлопнуть в ладоши, заказывая очередной кувшин вина.
Далеко за полночь У заявил, что хочет спать. Он с трудом встал со стула и попытался самостоятельно добраться до лестницы, все время заверяя Ма Жуна в своей вечной дружбе.
Когда лавочник помог У вскарабкаться к себе, Ма Жун пришел к выводу, что винная лавка - очень приятное и гостеприимное место. Он медленно сполз на пол, где сразу же заснул и принялся громко храпеть.
Глава двенадцатая
Судья Ди раскрывает смысл картин;
девушка находит в столе страстные любовные послания
На следующее утро, когда Дао Гань пересекал главный двор
– Что за беда приключилась с тобой, мой друг?
Ма Жун сделал неопределенный жест, а затем, не поднимая глаз, проговорил хриплым голосом:
– Иди своей дорогой, брат мой, дай мне отдохнуть. Прошлой ночью я слегка выпил с У. Поскольку час был поздний, я решил остаться на ночь в винной лавке в надежде разузнать побольше об этом художнике. И вот - домой я вернулся только полчаса назад.
Дао Гань в сомнении посмотрел на друга, а затем нетерпеливо промолвил:
– Пошли со мной! Ты должен выслушать мой отчет его превосходительству и посмотреть, что я принес с собой!
– Говоря это, он показал Ма Жуну маленький сверток из промасленной бумаги.
Ма Жун с явной неохотой встал и вместе с Дао Ганем направился к судье.
Ди сидел за столом, погрузившись в изучение документов. Десятник Хун в углу пил свой утренний чай. Судья Ди поднял глаза.
– Ну что, друзья, - сказал он, - отлучался ли художник из дома прошлой ночью?
Ма Жун потер лоб своей здоровенной лапой.
– Ваша честь!
– начал он унылым голосом.
– У меня голова болит так, словно она полна камней. Пусть докладывает Дао Гань.
Тогда Дао Гань подробно поведал о том, как он следовал за У до "Приюта Трех Сокровищ" и как странно вел себя живописец, очутившись там.
Выслушав, судья Ди какое-то время помолчал, нахмурив лоб, а затем воскликнул:
– Значит, девушка так и не явилась!
Десятник Хун и Дао Гань обменялись удивленными взглядами, и даже Ма Жун слегка оживился.
Судья Ди взял картину, данную ему У, и развернул ее на столе, придавив по краям пресс-папье. Затем листами бумаги он прикрыл картину так, что видно осталось только лицо богини Гуан Инь.
– Посмотрите внимательно на это лицо!
– сказал судья.
Дао Гань и десятник приподнялись и склонили головы над картиной. Ма Жун тоже собирался было встать, но, с болезненной миной на лице, рухнул обратно на скамейку.
Дао Гань медленно сказал:
– Ваша честь, действительно, лицо для богини необычное. Богини у буддистов обычно изображаются с безмятежными и бесстрастными лицами. Это же больше похоже на портрет обыкновенной земной девушки!
Судья Ди довольно кивнул головой:
– Именно так оно и есть!
– воскликнул он.
– Вчера, когда я осматривал картины У, меня потрясло, что на всех картинах у Гуан Инь одно и то же, причем весьма человеческое, лицо. Я заключил, что У, должно быть, сильно влюблен в какую-нибудь девушку и поэтому ее образ не выходит у него из головы. Поэтому, рисуя богиню, он, возможно бессознательно, придает ее лицу черты этой девушки. Однако, по-моему, У хороший художник, портрет этой девушки, несомненно, очень близок к оригиналу.