Убийство по-китайски: Золото
Шрифт:
Тут припустился дождь.
— Только этого не хватало! — Цзяо Дай выругался и, заметив навес над черным ходом темного, безмолвного дома, укрылся под ним вместе с одеждой и башмаками Ма Жуна. А тот стоял нагишом под ливнем, пока дочиста не отмылся. Потом, присоединившись к Цзяо Даю под навесом, насухо вытерся своим шейным платком. Как только дождь поутих, они снова пустились вдоль канала на восток. Туман стал редеть. По левую руку проступил длинный ряд стен — то были задние фасады домов, выходящие на канал.
— Плохо мы сработали,
— Даже опытным сыщикам не дано летать над водами! — мрачно ответил Ма Жун. — Странный вид был у этого забинтованного. Это будет почище развеселых баек твоего однорукого друга. А нам бы после этого не мешало выпить.
Так они шли, пока впереди сквозь туманную морось не замаячил размытый свет цветного фонаря. То был боковой вход в большое заведение. Обойдя дом, они добрались до парадной двери и вошли в прекрасно обставленное помещение на первом этаже; грозно зыркнув на чванливого слугу, посмевшего с неодобрением посмотреть на их промокшие одеяния, поднялись по широкой лестнице. Распахнув приоткрытые двустворчатые двери, украшенные затейливой резьбой, они оказались в просторной трапезной. Зал гудел от множества голосов.
Глава шестая
Пьяный поэт воспевает луну; Цзяо Дай знакомится с кореяночкой в веселом доме
При виде степенной, прилично одетой публики, сидящей за столами с мраморными столешницами, два друга сразу смекнули, что это заведение им не по карману.
— Пошли отсюда, — буркнул Ма Жун.
Но не успел он развернуться, как тощий человек, сидевший за ближайшим к двери столиком, привстал со своего места и прогудел:
— Присаживайтесь ко мне, друзья мои, сделайте одолжение! Пить в одиночку невыносимо.
Из-под выгнутых крутыми дугами бровей, придававших его лицу вечно удивленное выражение, смотрели мутные глазки. На человеке было темно-синее одеяние из драгоценного шелка и высоченная шапка черного бархата. Однако из-под шапки выбивались неопрятные патлы волос, и воротник был весь в сальных пятнах. Лицо он имел одутловатое, нос тонкий, длинный, ярко-красный на кончике.
— Раз уж он так просит, давай составим ему компанию, ненадолго, — сказал Цзяо Дай. — Мне совсем не улыбается, чтобы неотесанный болван там, внизу, подумал, будто нас отсюда турнули!
Два друга уселись напротив хозяина столика, и тот без промедления заказал два больших кувшина вина.
— Кем работаем, чем зарабатываем? — поинтересовался Ма Жун, когда прислужник удалился.
— Я По Кай, управляющий делами Е Пена, судовладельца, — ответил человек и, осушив единым духом свою чарку, добавил с гордостью: — Но, кроме того, я известный поэт.
— Кто бы спорил, а мы не станем, коль за выпивку платите вы, — великодушно согласился Ма Жун.
Он ухватил кувшин, запрокинул голову и неторопливо вылил половину содержимого себе в глотку. Цзяо
— Великолепно! — одобрил он. — В этом своеобычном заведении, как правило, пользуются чарками, но я полагаю, что ваша метода исполнена живительной простоты.
Ма Жун удовлетворенно выдохнул, утер губы и ответил:
— Этак мы пьем, только когда сил нет как хочется.
По Кай вновь наполнил свою чарку и сказал:
— Поведайте мне что-нибудь интересное! Ведь вы, бродяги, всегда в пути, и жизнь ваша должна быть богата событиями.
— Мы бродяги? — возмутился Ма Жун. — Протрите глаза, дружище, и придержите язык. Мы должностные лица, служащие управы!
По Кай выгнул свои и без того выгнутые брови. Он кликнул прислужника: «Еще кувшин вина, да побольше!» — и только потом продолжил:
— Согласен, согласен: вы оба — люди нового судьи, прибывшего к нам сегодня. Но, должно быть, нанял он вас совсем недавно, ибо в глазах ваших нет еще того самодовольства, каковое отличает мелких служащих.
— Вы знали прежнего судью? — спросил Цзяо Дай. — Говорят, он тоже был немного поэт.
— Самую малость, — ответил По Кай. — Я, видите ли, здесь совсем недавно. — Вдруг он брякнул кубком о стол и возопил в восторге: — Вот она, последняя строка! Я нашел ее! — И, торжествующе глядя на двух друзей, пояснил: — Этой строкой завершается моя большая поэма, воспевающая луну. Я прочту ее вам!
— Нет! — вскричал Ма Жун в ужасе.
— В таком случае, хотите, я могу ее спеть, — предложил По Кай с надеждой. — У меня, знаете ли, довольно приятный голос, и другим посетителям тоже должно понравиться.
— Не-ет! — возопили хором Ма Жун и Цзяо Дай.
Но, заметив обиду в глазах собеседника, Цзяо Дай добавил:
— Простите, но поэзию мы не перевариваем ни под каким соусом.
— Какая жалость! — вздохнул По Кай. — Но, может быть, вы исповедуете учение Будды?
— Он что, нарывается на ссору? — шепнул Ма Жун Цзяо Даю.
— Он просто пьян, — отмахнулся тот и обратился к По Каю: — Скажите, а вы сами — буддист?
— Самый ревностный приверженец, — отвечал По Кай чопорно. — Я регулярно посещаю Храм Белого Облака. Настоятель там — святой человек, а предстоятель Хой-пен пишет наипрекраснейшие проповеди. Вот на днях…
— Послушайте, — прервал его Цзяо Дай, — мы что, больше пить не будем?
По Кай взглянул на него с укоризной. Потом, глубоко вздохнув, поднялся и кротко молвил:
— Если уж пить, так с девочками.
— Да что вы говорите! — загорелся Ма Жун. — И вы знаете такое место?
— Знает ли конь свою конюшню? — фыркнул По Кай.
Он заплатил по счету, и они вышли.
Мгла все еще висела над городом. По Кай привел их к задней стене питейного заведения, выходящей на канал, и свистнул в три пальца. Фонарь, стоящий на носу маленького челнока, выплыл из тумана.