Убийство в Оптиной пустыни
Шрифт:
– Да ступай на другой край, – завелась бабуля.
– Чего раскудахталась, сам знаю… – ответил дед, выходя из комнаты.
А бабуля ему вслед:
– Ишь, с койки не поднять… А ведь раньше бегал, как козлик…
Пока ждали дедка, Соснин рисовал на листке мужское лицо и спрашивал бабулю:
– Похож?
– Да, похож… Тольки малось борода шибко большая…
– Сделаем поменьше…
– А зачем это тебе, сынок?
– Это ориентировка…
– А он что, что-то натворил?..
– А что вас перепугал, этого разве недостаточно?..
– Да, ох как перепугал, ох как…
Вскоре
– Еле сыскал…
– Последние из могикан? – пошутил Соснин.
– А як же, нас по пальцам всех пересчитать…
Старший опер сел заполнять протокол:
«Мною… капитаном Сосниным… в присутствии понятых… произведено изъятие в доме Марченко Пелагеи Павловны… прож. деревня Орлинка Козельского р-на охотничьи патроны 16 калибра в количестве 12 штук, одиннадцать картонных гильз и одна гильза черного цвета пластиковая. Также бутылек… при изъятии Марченко пояснила, что данные вещи оставил неизвестный мужчина, назвавшийся Николаем Николаевичем, который был у нее дома 18.04.93 г. в 10 часу утра…»
Не обученные грамоте понятые-старички вместо росписей в протоколе поставили крестики.
Соснин патроны и гильзы собрал в пакет. Бутылку осторожно завернул в бумагу и сунул туда же.
– А лаптю… – Дед показал на след обуви.
– Не все сразу… Вы ее только не затрите… Если понадобится, снимем…
Теперь он оперским нюхом почувствовал, какой опасный тип объявился у них под Сосенским.
Уезжал затемно.
Видя, какую ценную информацию получил, сразу погнал в Козельск в отдел. Когда добрался до отдела, никого из руководства не оказалось, лишь слонялись по коридорам задержанные и канючили у дежурки, просясь отпустить их на свободу, а капитан-дежурный им повторял: «Вот сейчас начальник приедет и отпустит». Но что-то начальник не приезжал. Никто не знал, что уже и начальник козельской милиции, и гости, которые прибыли из Калуги, давно разъехались.
– Отдашь лично Зубову, как появится… – Выложил на стол перед дежурным бумаги: – Здесь объяснение с протоколом.
Поставил на стойку пакет.
– Что там у тебя звенит? – спросил дежурный.
– Да четвертинка…
– Давай на двоих… – засветился дежурный и полез в пакет.
– Руки! А то отпечатки сотрешь…
– Таджик, да давай «квакнем»…
– Ты пойми, ее уже «квакнули»… И патроны…
– Хм, чьи?
– Убивца…
– Какого, оптинского?
– Может, и оптинского…
– Так тот с ножом…
– А вот его портрет, – не ответил Соснин и из бумаг достал и положил сверху листок с рисунком.
– Слухай, ты что? Там мечи, ножи, а здесь «пушка». Если каждый выстрел к монахам присобачить, знаешь, что будет…
– Все, я тебе отдал, – разозлился Соснин, – а там как знаешь…
– Ладно, – бросил дежурный.
Кряхтя собирал бумаги и гремел пакетом.
Он себя не утруждал. Его дежурные сутки кончались в 8 утра и возиться с материалом все равно придется его сменщику. И крикнул снова скопившимся около дежурки задержанным:
– А ну, пшли… Вот начальник приедет…
В первую после гибели монахов ночь погружалась Козельская земля. Спряталась за реку Жиздру в сосновый лес Оптина пустынь, темнотой наводя страх на тех, кто укрылся в кельях монастыря, кто не мог уснуть в домах вокруг обители, кто боялся потушить свет в квартирах в Сосенском и Козельске. А кто-то усердно молился, и тени всю ночь напролет склонялись в окнах. Вымерший мир нарушал храп милиционеров, заснувших во вратах Оптиной. За день они так намотались, что свалились с ног и спали беспробудным сном. Вернись убивец в эту ночь, он бы мог принести еще больше бед братии и обители.
Часть вторая
19—20 апреля 1993 года
1. Хлопоты в милиции и в монастыре
Уже пробежали на службу монахи; уже телетайпом улетела информация об убийстве в Москву; уже увезли вещдоки на экспертизы в Калугу; уже разъехались визитеры из нее – кто в милицейский отдел, кто в монастырь; уже проснулись запертые в коридорах милиции бедолаги; уже сам начальник милиции Зубов прошмыгнул в свой кабинет и, протирая глаза, читал донесение старшего опера, разглядывал рисунок стрелка, пытаясь связать выстрел с убийством монахов; уже члены «банды» замерли в камере, ожидая решения их судьбы.
Прокурор-криминалист Грищенко в милицейском кабинете расчесала копну волос на голове, попрыскала и закрепила волосы лаком, выкурила папиросу, разложила бумаги на столе, приготовилась к трудному дню:
– А БОМЖ темнит… Надо Мортынова попросить, пусть о нем побольше выведает…
БОМЖ оказался крепким орешком и покоя прокурору-криминалисту не давал.
А в монастыре шерстили. Вытряхивали все наизнанку. Выплыла масса нарушений. Люди приезжали в обитель и жили без прописки. В ней принимали кого ни попадя. Одного приняли по свидетельству о восьмилетнем образовании, другого – по копии паспорта, третьего – по справке с ЖЭКа. Полнейший беспредел в соблюдении паспортного режима.
Послушники с монахами
Когда милиционеры пришли к коменданту общежития, он оказался пьян.
Начальник милиции Зубов зверел:
– Мы сколько раз твердили наместнику Венедикту, игумену Мелхиседеку: наведите порядок…
Бежавший за ним вприпрыжку начальник паспортного стола поддакивал:
– Да все по-прежнему!.. Не внемлют!.. Вот и аукнулось!..
Вскрылось и то, что монахи давно просили выставить пост в обители. Ведь мало ли кто может прийти. Но за малочисленностью милиции монастырю отказывали.
– Нам бы банк уберечь! – отбивался Зубов.
Монахи припомнили начальнику его слова, а тот разводил руками.
Милиция валила на обитель, обитель – на милицию.
Мортынов снова устроился в надвратной. Его вовсе не задевала второстепенная роль в расследовании, хотя он и возглавлял следственную группу. Пальму первенства он с легкостью отдавал Грищенко, пусть она возится с основным подозреваемым.
Вот опер завел в комнату сухопарого парня и шепнул следователю на ухо: