Убийство в Орсивале
Шрифт:
В свою очередь, отец Планта опустился на колени и стал с большим вниманием рассматривать рубцы. Сыщик рассуждал верно.
— Эта подробность несколько озадачивает меня, — сказал он, — хотя по ее точному смыслу…
Он остановился как вкопанный, приложив ко лбу обе руки.
— Все находит свои объяснения, — проговорил он, мысленно приведя в порядок свою систему, — и в таком случае время, указанное часами, справедливо.
Лекок и не думал расспрашивать старика судью. Он знал, что тот все равно ему ничего не расскажет, а этим только лишний раз покажешь себя несообразительным. Разве он сам не догадается об ответе на загадку, которую удалось разгадать другому?
— Меня тоже сбивает с толку эта подробность с топором, — сказал он громко. — Я предполагал, что негодяи работали свободно, без всяких помех, а оказывается наоборот: им кто-то мешал, был кто-то, кого они боялись, кто их беспокоил.
Отец Планта насторожился.
— Ясно, что нам придется все улики разделить на две категории, — медленно продолжал Лекок. — Одни улики оставлены с умыслом, чтобы сбить нас с толку, как, например, скомканная постель, а другие — непроизвольные, как вот эти рубцы, оставленные топором. Но здесь я колеблюсь. Что это за рубцы? Настоящие или фальшивые? «За» ли «против»? Я полагал, что уже понял характер убийц и что следствие может идти своим чередом, тогда как теперь…
Он остановился. Морщины на лбу и положение губ ясно показывали, что он мучительно размышляет.
— Тогда как теперь? — спросил отец Планта.
Лекок вздрогнул, точно его разбудили.
— Простите, — ответил он, — я увлекся. У меня есть привычка думать вслух. Я думал, что уже понял убийц, постиг их сердцем, а ведь это — самое главное вначале. Я не видел больше возможных препятствий. Идиоты они или же в высшей степени хитры? Вот о чем теперь я должен спросить себя. Хитрость, проявленная ими в случае с постелью и часами, дала мне полное представление об их уме и изобретательности. Следуя от известного к неизвестному, я очень просто вывел целый ряд заключений о том, что они имели в виду с целью отвлечь наше внимание и сбить нас с толку. Поэтому, чтобы пойти по правильному пути, мне оставалось только одно — взять то, что противоречит действительности. И я сказал себе: топор нашли на втором этаже, значит, убийцы принесли его туда и забыли его там нарочно. В столовой они оставили на столе пять стаканов, значит, их было больше или меньше пяти, но не пятеро. На столе оставлены объедки ужина, следовательно, они вовсе не пили и не ели. Труп графини найден у берега реки, значит, он брошен туда, и не иначе как предумышленно. В руке убитой найден кусок материи, значит, его засунули туда сами убийцы. Тело графини покрыто массой колотых ран, значит, она была убита только одним ударом.
— Браво! Браво! — воскликнул заметно увлеченный отец Планта.
— Нет, еще не браво! — воскликнул в свою очередь Лекок. — Потому что именно здесь моя нить и прерывается, и я натыкаюсь на пробел. Если бы мои выводы были справедливы, то этот топор был бы спокойно положен на пол, а не брошен с силой.
— И еще раз браво! — повторил отец Планта. — Потому что эта подробность представляет собой только частность, от которой нисколько не страдает ваша система в целом. Ясно, что убийцы имели намерение поступать именно так, как вы говорите. Случай с топором, который они планировали как раз не так, как вы его поняли, их выдал.
— Может быть, — проговорил сыщик, — может быть, вы и правы. Но есть и кое-что другое.
— Что?
— Так себе… пустяки. Прежде всего необходимо осмотреть столовую и сад.
Лекок и судья тотчас же спустились вниз, и отец Планта показал сыщику стаканы и бутылки, которые по его приказанию были отставлены в сторону.
Лекок оглядел стаканы один за другим, осмотрел их на свет и исследовал влажные места, которые еще оставались на хрустале.
— Ни из одного из них не пили! — решительно сказал он, закончив осмотр.
— Как, неужели ни из одного?
— Решительно ни из одного.
Улыбнувшись, Лекок подошел к двери, отворил ее и позвал:
— Франсуа!
Явился личный лакей графа Тремореля. Он был очень расстроен, сожалел о своем господине и плакал.
— Послушай-ка, милейший, — обратился к нему агент тайной полиции с той фамильярностью, которая свойственна служащим в сыскном отделе. — Выслушай меня хорошенько и постарайся отвечать на вопросы с чувством, с толком, с расстановкой. Было ли в обычае у вас в замке приносить из погреба вино про запас?
— Нет, сударь, перед каждой едой я сам лично спускался в погреб.
— Значит, у вас в столовой никогда не оставалось полных бутылок вина?
— Никогда.
— Но ведь могло же несколько остаться в буфете?
— Нет, сударь.
— А где ставили пустые бутылки?
— Я ставил их в этот угловой шкаф, вниз, и когда их набиралось достаточно, то я относил их обратно в погреб.
— Когда ты в последний раз относил их туда?
— Дней пять или шесть тому назад.
— Отлично. Какой ликер пил твой барин?
— Покойный граф почти никогда не пил ликеров. Как-то случайно ему захотелось рюмочку водки, и он взял ее вот из этого погребца.
— Значит, у него в шкафу не могло быть начатых бутылок рома и коньяка?
— Нет, сударь.
— Спасибо, милейший, можешь проваливать!
Франсуа пошел было, но Лекок его вернул.
— Загляни-ка в шкаф. Столько ли там пустых бутылок, сколько ты туда ставил?
Слуга повиновался, открыл шкаф и воскликнул:
— Вот так штука! Там нет ни одной!
— Превосходно! — ответил Лекок. — На этот раз проваливай так, чтобы засверкали пятки.
Как только лакей затворил за собою дверь, сыщик спросил:
— Ну-с, господин мировой судья, что вы думаете об этом?
— Вы правы, господин Лекок.
Сыщик понюхал поочередно каждый стакан и каждую бутылку.
— Ну конечно! — воскликнул он. — Новое доказательство моих предположений!
— Что еще? — спросил мировой судья.
— На дне стаканов — не вино. Из всех бутылок, вынутых из шкафа, только в одной и была жидкость, а именно — уксус. Из нее-то убийцы и разлили жидкость по стаканам.
И, подставив к носу судьи стакан, он спросил:
— Чем пахнет?
Нечего было и разговаривать, так как уксус был крепкий, и не оставалось более никаких сомнений в том, что убийцы имели намерение сбить следствие с толку. Их замыслы оказались шиты белыми нитками, и, как сказал некий знаменитый сыщик, каждая половица жгла убийцам подошвы.
— Осмотрим остальное! — сказал Лекок, и они вышли в сад.
В саду все оказалось в порядке.
— Вот, господин Лекок, — обратился к нему старик судья, когда они проходили по аллее, полукругом спускавшейся к Сене. — Вот здесь, на этом самом месте, прямо на траве, была найдена туфля бедного графа. А вон там, за этой клумбой герани, нашли его платок.