Убю король и другие произведения
Шрифт:
Ахрас: Именно так, доложу я вам. Одна была похожа на крокодила, иссохшего первобытного крокодила со вдавленным черепом, а у другой, доложу я вам, был высокий, я бы даже сказал, философский лоб, почтенный вид, седые волосы и борода.
Дурантье: О чем это вы, сударь? Эти мумии, в том числе и почтенная старая обезьяна, выпрыгнули из сундука на глазах у ошалевших таможенников и поехали на трамвае к мосту Альма, чем привели прохожих в полное изумление.
Ахрас: Это просто удивительно, доложу я вам, ведь мы воспользовались тем же транспортом, что и они, то есть, я хотел сказать, трамваем.
Дурантье: Сударь, я удивлен не меньше вашего. Странно, что мы их не встретили.
Те же. Входят Папаша
Папаша Убю: Трах-тебе-в-брюх! (Ахрасу.) Опять вы здесь? Ну-ка, убирайтесь.
Ахрас: Ну, это, как его… Я ведь у себя дома, доложу я вам.
Папаша Убю: Трах-тебе-в-брюх! Попались, Дурантье! Опять явились сюда наставлять нам рога, использовать нашу добродетельную супругу вместо ночного горшка. Эдак вашими усилиями мы в один прекрасный день станем отцом какого-нибудь археоптерикса, а он на нас вовсе не похож. Впрочем, мы полагаем, что измена есть непременный элемент супружества, однако ж для порядка мы будем беспощадны. Бейте его, Молотилы!
Молотилы осыпают Дурантье ударами.
Посветите сюда. А вы, сударь, отвечайте. Я и вправду рогат?
Дурантье: Ууууууй! Уууууууй!
Папаша Убю: Да, тут дело нечисто. Отвечать он не может, потому как ударился головой. Небось, повредил себе извилину Брока и утратил дар членораздельной речи. Это, чтоб вы знали, третья передняя извилина — как войдешь? налево, а там спросить у консьержа… Ах нет, прошу прощения, спросите у философов: «Этот распад интеллекта является следствием постепенной атрофии коры головного мозга, а затем и белого вещества, что приводит к жировому и атероматическому перерождению клеток, сосудов и капилляров нервной ткани». Так что проку от этого господина теперь немного. Мы просто свернем ему нос и ухи, повырываем язык и зубья, разгрызем зад, раздробим спинной мозг и извлечем мозги через пятки. Затем мы посадим его на кол, оттяпаем голову, а напоследок разорвем на куски. А затем, пользуясь нашей неизреченной милостью, этот господин может хоть повеситься, мы ему помогать не станем. Обойдемся с ним по-божески.
Молотилы: Ух, хозяин!
Папаша Убю: Трах-тебе-в-брюх! Забыл спросить совета у своей Совести.
Возвращается в кабинет. В это время Дурантье, увернувшись, пускается бежать, за ним с криками и песнями гонятся Молотилы. Папаша Убю возвращается, ведя за руку Совесть.
Ахрас, Папаша Убю, Совесть
Папаша Убю (Ахрасу): Трах-тебе-в-брюх! Вы все еще здесь? Точь-в-точь моя Совесть — никуда от вас не деться.
Совесть: Как говорил один Демократ…
Папаша Убю: Домкрат определенно хорош для расплющивания голов, но мы едва ли успеем им воспользоваться, пьеса и так уже затянулась.
Раздается паровозный гудок, и по сцене со свистом проезжает крокодил.
Те же и крокодил
Ахрас: Ну, это, как его, это кто же такой?
Папаша Убю: Это птица.
Совесть: Это типичнейшая рептилия. (Ощупывает крокодила.) Такие конечности бывают у змеев.
Папаша Убю: Значит, это кит. Кит самая надутая из всех птиц. А эта птица ужасно надутая.
Совесть: Да змей это, змей.
Папаша Убю: Что и доказывает, господин Совесть, вашу тупость и бестолковость. Я и без вас знал, что это змей, да вдобавок гремучий!
Ахрас (ощупывает крокодила): Одно могу сказать точно. Это, доложу я вам, не многогранник.
СТАТЬИ И ВЫСТУПЛЕНИЯ О ТЕАТРЕ
перевод Сергея Дубина
Речь Альфреда Жарри на премьере «Убю короля»
Дамы и господа,
Наверное, особой нужды предварять парою слов сегодняшнюю премьеру «Убю короля» не было — признаем, автор, рассуждающий о своем собственном произведении, несколько смешон; к тому же о пьесе соблаговолили высказаться люди куда более известные (среди прочих в особенности благодарю за их внимание гг. Сильвестра, Мендеса, Шолля, Лоррена и Бауэра). Однако в своем благорасположении, как мне показалось, означенные господа увидели в утробе Папаши Убю гораздо больше сатирических намеков, нежели мы смогли бы набить туда сегодня на сцене — и потому я перед вами.
У последователя Сведенборга доктора Мизеса есть замечательное сопоставление неразвитых зародышей и едва начатых творений, с одной стороны, с безупречными шедеврами и существами на высшей ступени развития — с другой: если первым форму шара или близкую к нему придает полное отсутствие каких-либо вторичных признаков, неровностей и особых свойств (таковы, например, зародышевое яйцо или г-н Убю), то вторые, согласно аксиоме, будто самая ровная поверхность та, что выделяется наибольшим числом шероховатостей, становятся идеально ровной сферой уже благодаря огромному числу обособляющих эти тела различий. Поэтому вы совершенно свободны видеть в г-не Убю столько скрытых смыслов, сколько пожелаете — или напротив, принимать его как обычную марионетку, в которую волею школяра превратился один из учителей, олицетворявший для автора подобной трансформации все то комичное и уродливое, что наполняет наш мир.
Именно этот — последний — угол зрения и представит вам сегодня Театр «Эвр». Нескольким актерам пришлась по душе затея отбросить на эти два вечера их собственные личины и укрыться под защиту маски, чтобы по возможности точно выразить внутреннее Я, саму душу тех кукол, которые предстанут сейчас перед вами в человеческий рост. Поскольку ставилась пьеса в некоторой спешке, а главное — больше на энтузиазме, нежели на солидной финансовой основе, — г-н Убю так и не обзавелся приличествующей ему маской (правда, носить ее было бы крайне неудобно); вот почему внешний вид как его самого, так и его окружения будет соответствовать авторскому замыслу довольно приблизительно. Для более полного соответствия театру марионеток также чрезвычайно важно было сопроводить спектакль настоящей ярмарочной музыкой, для чего были найдены многочисленные трубы, гонги и скрипочки на одной струне — но, за неимением времени, увы, мы не смогли создать из них оркестр. Однако вины самого Театра «Эвр» во всем том нет: в особенности же нам приятно, что воплощению Убю на этой сцене послужит изысканный талант г-на Жемье, которого г-н Жинисти и вариации на тему Вилье де Лиль-Адана смогли предоставить в наше распоряжение лишь на два ближайших вечера. Играть мы будем три акта, отрепетированные как следует — два последних, впрочем, актеры также смогли заучить, но лишь благодаря целому ряду сокращений. Здесь я пошел навстречу всем требованиям исполнителей (зачастую жертвуя даже теми пассажами, которые необходимы по смыслу), для них же я оставил и несколько сцен, которые, будь моя воля, сам бы охотно вырезал. Даже если мы стремимся походить на кукол, актеры у нас не болтаются на ниточках — что было бы не только абсурдно, но и трудновыполнимо, — а потому пришлось расстаться с мыслью о характерных для истинного гиньоля толпах персонажей (там связки веревок на колосниках заправляют целыми армиями). Приготовьтесь же к тому, что главным действующим лицам, таким, например, как г-н Убю и Царь, придется в одиночку заполнять пространство сцены, гарцуя на картонных лошадках (их, кстати, мы разрисовывали всю прошлую ночь). — Итак, три первых акта и завершающие сцены будут сыграны полностью — так, как и были написаны.
Декорации, меж тем, идеально отвечают духу пьесы, поскольку, с одной стороны, помещают пьесу в некоей безвременной Вечности, что делает возможными, к примеру, выстрелы из револьвера в тысяча бог знает каком году, а с другой — позволяют дверям распахиваться на заснеженные равнины под синим небом, мирному камину с тяжелыми часами превращаться в потайной ход, а пальмам расцветать под балдахинами кроватей для пропитания слонят, гнездящихся на этажерках.
Не стоит слишком сожалеть и об отсутствии оркестра — пусть и не достигая его густоты и звучности, рояли и литавры с успехом справятся со всеми темами спектакля.