Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим

Баймаков Вячеслав

— А он говорить с нами может?

— Кто? — недоумённо отшатнулся Дима от её напора.

— Кон твой.

— Во-первых, он не мой, а наш. А во-вторых, понятия не имею, — и тут же, задрав голову, громко спросил: — Кон, ты говорить можешь?

— Могу, — раздался с небес приятный баритон.

Дима ощутимо вздрогнул. Вера как подкошенная резко встала на четыре конечности, задрав голову с прогибом спины. У Танечки ноги тоже подкосились, но она приземлилась на попу.

— Вот ничего себе, сказал я себе, — тяжело выдохнул Дима и, переведя

взгляд на догадливую брюнетку, продолжавшую стоять на карачках, похвалил:

— Молодец. А я об этой функции даже не подумал. Хотя ведь это вполне логично.

— Кон, — громко позвала Вера, поднимаясь на ноги и не отрывая взгляда от синевы неба, — ты кто — искусственный интеллект?

— Нет, — послышалось сверху, — я искусственный Разум.

— А это не одно и то же? — не успокаивалась она.

— Нет. Это разные понятия.

На этот раз в голосе проскочила эмоция веселья, уже не скрывающая издёвки над тупыми смертными.

— Подожди, — в задумчивости прервал их диалог Дима, приложив ладонь ко лбу, утирая мгновенно выступивший пот. — Так ты ангел, что ли?

— Что ли, — хмыкнул голос сверху. — Класс — ангел. Чин — второй. Разряд — Господство.

— Это мне ни о чём не говорит, — сознался молодой человек в невежестве по поводу ангельской иерархии.

— Зато мне говорит, — с придыханием, вытаращив глаза, пролепетала Танечка, продолжая греть задницу на песке. — Но этого же не может быть.

После чего судорожно принялась безостановочно креститься. А Дима с Верой уставились друг на друга, словно ища выход из безвыходной ситуации. По крайней мере, мимика соответствовала именно этому процессу. Единственно, кого эта новость нисколько не тронула, так это сидящую голой попой на кромке воды массажистки. Аборигенка, бессовестно раздвинув ноги, строила между ними песочную пирамидку, аккуратно сгребая мокрый песок в кучу.

Танечка, в очередной раз покосившись на развратницу в песочнице, бросила осенять себя крестным знамением, поднялась на ноги, отряхнулась и ревниво прошипела, впившись взглядом в создателя этой порнографии:

— Уберите эту дрянь. Она среди нас лишняя.

— Да, пожалуйста, — сдался он без сопротивления и, повысив голос, будто искусственный Разум мог его не услышать, скомандовал: — Кон, убери, пожалуйста, аборигенку и массажные причиндалы. И накрой нам на столе переговоров кофе с печеньками.

Голышка со столом исчезла. И кофе наверняка в беседке появился. По крайней мере, в этом уже никто не сомневался.

— А я бы сейчас от мороженки не отказалась, — неожиданно заявила Вера и тут же дёрнулась, будто кто её за этот каприз ремнём пониже спины хлестнул.

Она вытаращила глаза и медленно подняла руку, в которой материализовался рожок мороженого. Пока брюнетка не верящими глазками в оцепенении пялилась на сладкое чудо, Танечка вполголоса принялась заваливать Диму вопросами.

— Дмитрий Вячеславович. Что вам известно об этом месте? Почему этот рай под управлением целого Господства вы назвали концлагерем?

— Да потому, —

так же вполголоса прервал допрос Дима. — Рая без ада не бывает. Слышала о такой закономерности? И если Царевна Лебедь дарит нам в виде пряника самый настоящий рай, а это всё я по-другому назвать не могу. То даже представить не берусь, каким окажется кнут. Но название ему однозначно будет — ад. И я, кажется, догадываюсь, в чём он будет заключаться.

— В чём? — с испугом и всё ещё не придя в своё обычное безэмоциональное состояние, тут же вклинилась в их разговор Вера, так и не приступив к поеданию мороженого.

— Кофе стынет, — вместо ответа задумчиво проговорил Дима, тем самым предлагая всем занять место за столом переговоров, в тенёчке, и первым подал пример, направившись в экзотическую беседку.

Подруги переглянулись и побрели следом, проваливаясь в рыхлом песке. Вера, при этом принюхавшись к мороженому, по дороге к беседке смолотила его с жадностью голодного ребёнка. Как будто сладость могли отобрать в любую секунду.

Разобрав кофейные чашечки на блюдцах и словно сговорившись, все трое лишь пригубили терпкий и горький напиток, не обладающий ни достаточной температурой, ни сладостью. Кофе остыл, пока они до него добирались, а сахар Кон зажал изначально. Ибо не заказывали.

— Рассказывай, — потребовала Вера, к этому моменту вернувшая привычное состояние с нулевыми эмоциями, — в чём, по-твоему, будет заключаться ад?

— А что тут рассказывать? — обречённо проскрипел молодой человек, отводя взгляд в сторону пальмовых зарослей. — Нас не просто так подобрали. То, что наши дары якобы дополняют друг друга, я считаю — это лишь парадная вывеска. На самом деле, собрав нас, таких красивых вместе, спроектировали сразу два психологических треугольника. Один — любовный. Второй — смертельный. Адом будут наши взаимоотношения, дорогая.

С этими словами он уставился прямым обличающим взглядом в глаза Веры. Та вздрогнула и моментально закрылась непробиваемой стеной. Выдержав укоризненный взгляд, направленный почему-то именно на неё, она, как истинная девочка, с наигранной весёлостью в голосе спросила, выловив из всего сказанного только про любовь.

— Дмитрий Вячеславович, о каком любовном треугольнике вы говорите?

— О самом обыденном, — парировал молодой человек её фальшивую радость. — Всё по классике. Ты нравишься мне.

Вера резко фыркнула на проклюнувшихся эмоциях, скривилась и хотела было что-то высказать по этому поводу, но Дима её жёстко прервал: «Помолчи!»

И, поняв, что та заткнулась, даже не начав выступать, продолжил, вернее, начал заново:

— Ты нравишься мне. Красива, сексуальна и, самое главное, являешься для меня загадкой, которую хочется во что бы то ни стало разгадать. Ты же тяготеешь к Тане. Я так понимаю, она единственная у тебя подруга и, по сути, близкий тебе человек. Помимо всего прочего, ты испытываешь к ней благодарность за то, что она спасла тебя, не дав разрушить жизнь к чёртовой матери.