Ученица чародея

Манукян Галина Викторовна

– Ничего, кроме несчастий, мне этот дар не принес.

– Неужели? Подумайте. Такими вещами не разбрасываются. Это равно тому, как если бы музыкант отказался от абсолютного слуха или танцовщик предпочел ходить с костылем, – внимательно посмотрел на меня граф. – Мне ничего не стоит удовлетворить вашу просьбу, но будете ли вы рады? Не пожалеете? Вы точно хотите отказаться от силы?

Я переступила с ноги на ногу, голова снова закружилась. Отчего же он мучает меня вопросами? Хочу ли я расстаться с даром? Я закусила губу. Вспомнилось привычное тепло и ощущение силы, идущее от рубина. Оно дарит мне уверенность,

спокойствие и даже некоторое превосходство. Затем я вспомнила ни с чем несравнимое чувство безграничности, которое мне довелось испытать в Бург-ан-Брессе. О, сладкая эйфория, когда казалось, что я способна взлететь над городом и повелевать каждым. Легко ли отказаться от этого? Хочу ли? Пожалуй, нет.

Но едва сомнения коснулись моего разума, тут же память вспорол дикий крик покрытого ожогами Этьена, перед глазами встал подвал инквизиторов, измученный Голем-Огюстен в цепях во дворе короля Савойи и собственная жуткая агония после исцеления его любовницы. И это тоже все случилось из-за дара. Я припомнила нескончаемые чужие боли, людей в Сан-Приесте, дергающих меня за платье, за руки, лишь бы почувствовать себя лучше. Я вздрогнула. Нет, такого я точно не хочу.

Сердце ухало, мои ладони увлажнились. И тогда я подумала обо всех родственниках, пришедших ко мне в видении, о малышах Моник и о самой тетушке с хитрой, но доброй смешинкой в глазах. Разве стоит моя эйфория их спокойной жизни?

Я обернулась на Этьена. Он почувствовал мой взгляд, и тоже обернулся. Подмигнул, подбадривая. Должно быть, не слышал ни слова из нашей беседы. Я улыбнулась ему в ответ. Разве стоит счастье любимого того пьянящего чувства власти?

– Я говорю о силе, Божественной силе, выделяющей вас из многих, дающей многие возможности, – проговорил алхимик. – Вы готовы отказаться от нее?

Я вздохнула, собираясь с духом. И тут на ум пришел чернокнижник, его цепкий взгляд, вкрадчивый голос и то, как он сцеживал мою кровь. Бессердечие к сыну. Эксперименты на нем, на крошке Клодин. Я никогда не прощу ему этого. Так стоит ли жалеть о чем-то, если можно отнять силу у подобного чудовища? Лишить возможности колдовать снова?

Я решительно вскинула подбородок:

– Я готова. Я хочу жить обычной жизнью. Стать обычным человеком.

– Что ж, трижды спрошено, трижды сказано. Будь по-вашему, – кивнул граф.

Сомкнув над рубином пальцы, он медленно выдохнул в кулак – заструился фиолетовый дымок. Мое тело охватила дрожь, в сердце кольнуло, и что-то невидимое, но столь осязаемое начало истекать из меня. Позади вскрикнул Этьен. Кажется, упал на траву…

А я не могла пошевелиться. Глядела заворожено, как алый, струящийся сквозь пальцы алхимика свет разгорается все ярче. Наконец, вспыхнул, на мгновение озарив все вокруг, и погас. Краем глаза я увидела еще одну вспышку, похожую на серебряное облако. И затем стало совсем темно.

Этьен чертыхнулся за спиной и, судя по звуку, встал, отряхивая штаны. А мне, наоборот, захотелось лечь на землю, сомкнуть веки и забыться, словно я не спала целую сотню лет. На меня навалилась слабость. Болезненная, туманная грусть заволокла пространство. Оно потускнело, чувства притупились. Мир стал серым, как корочка на старом сыре, и совсем неинтересным. Что, если он теперь всегда будет таким? Слезы навернулись на

мои глаза.

– Вам надо отдохнуть, мадемуазель, – сказал граф.

– Да.

Я больше не видела золотого света, исходящего от алхимика. Словно он превратился в обычного вельможу, который смотрел на меня с сожалением и участием.

Я покачнулась. Этьен подскочил ко мне и подхватил под локоть.

– Милый, ты в порядке? – устало улыбнулась я. А в сердце разрасталось отчаяние – теперь я никогда больше не увижу розового цветка в его груди, волшебного фиолетового облака над головой любимого. Боже, что я наделала?!

– Вроде да, – пожал плечами Тити, – только отчего-то все какое-то темное.

Я кивнула и всхлипнула, еле сдерживая слезы. Хотелось расплакаться, будто по усопшему другу. Привыкну ли я когда-нибудь к бесцветной обыденности?

Граф Салтыков протянул руку:

– Что ж, прощайте?

– Постой, Александр, – прозвучал до боли знакомый мелодичный голос.

Издалека из-под густой тени лип выступила статная красавица в красном платье старинного кроя. Она быстро и плавно приближалась к нам. Словно плыла по траве. В свете вышедшей из-за облаков луны длинные густые волосы женщины отливали серебром. Я опешила:

– Мадам Тэйра?

Граф Салтыков подался вперед в изумлении:

– Клементина?

Женщина подошла к нему и остановилась на расстоянии, которое могут позволить себе лишь люди, состоящие в самых близких отношениях. Мне это снится?

– Да, это я. Видишь, теперь я могу тебя видеть. Могу подойти совсем близко, – мадам Тэйра положила руки графу на плечи. – Могу прикоснуться. И ничто не мешает: ни мой проклятый дар, ни твои формулы.

– Но как же… – пробормотал алхимик.

– Ты только что избавил меня от дара, как и добрую сотню моих потомков, – женщина поднесла ладонь к губам и дунула. – Вот так. Шуу, и нет проклятия. Разрублен узел, который мы завязали. Ты еще назвал его иноземным словом «карма», помнишь?

– Клементина, – граф взволнованно разглядывал красавицу. – Бог мой, возможно ли это?

И мне стало ясно: он человек, просто ему доступно большее. Вот только какой ценой? Ведь платить надо за все…

Малам Тэйра улыбнулась:

– Нет ничего невозможного – ведь так ты любишь говорить? Я ждала этого – страшно подумать сколько – три с половиной сотни лет. Дорогая цена за один неправильный выбор, – она говорила спокойно, но ее грудь вздымалась слишком часто. – Знакомься, Александр, мои правнуки в десятом колене: Этьен и Абели. Не правда ли, милые дети? И так влюблены друг в друга! Как мы с тобой когда-то.

– Ты всегда была изобретательна, Клементина, – покачал головой граф, – но чтобы настолько! Не ожидал, – его губы тронула улыбка.

Мадам Тэйра заглянула ему в глаза:

– И вот ты улыбаешься. Жаль, мне не увидеть твоего света, но я чувствую его и так. Сердцу достаточно улыбки. Александр, ты прощаешь меня?

– Любовь всепрощает, – ответил граф. – А ты перестала бояться смерти?

– Единственное, что ты мне оставил, – время. Оно показало мне, как богатство рассыпается в пыль, тела превращаются в прах, смерть переходит в новую жизнь, и только любовь остается. Если ты позволишь, я бы хотела служить тебе столько, сколько получится. Хотя бы еще один день…