Ученица чародея
Шрифт:
– Ничего не бойся. Ты со мной. Я защищу тебя.
– Жаль не могу сказать того же…
– И не нужно. Ты спасала меня столько раз, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Теперь моя очередь.
Я вяло кивнула. Этьен остановился.
– Что с тобой, Абели?
– У тебя теперь нет дара, как и у меня. Я решила за нас обоих. И даже не спросила, что ты хочешь… – пробормотала я, стараясь не смотреть ему в глаза. – Прости меня.
Этьен нахмурился и взял меня за плечи:
– Перестань, слышишь? Я же все понял. Я знаю, почему ты это сделала. Из-за меня. Из-за демона, да?
Я
– Тебе не за что просить прощения. Наоборот. Прости, что доставил тебе столько хлопот. Я люблю тебя.
Я вздохнула, чувствуя, как моя душа оттаивает. От его слов, от его тепла.
– Я тоже.
– Скажи это, как я, – улыбнулся Этьен, чуть отстранив меня.
И вдруг я поняла, насколько права была мадам Тэйра – достаточно улыбки любимого, и свет почувствует сердце. Этьен пощекотал носом мой лоб и с ласковой смешинкой заглянул мне в глаза:
– Скажи.
– Я люблю тебя, Этьен Годфруа, – выдохнула я, чувствуя, как постепенно улетучивается серая грусть из груди.
– Черт! Как же это здорово! – воскликнул Этьен. – Скажи еще!
– Еще? – удивилась я.
– Еще!
– Я люблю тебя, Этьен Годфруа! – уже смеясь, повторила я. – И мне не терпится за тебя замуж.
Тити расцвел:
– Тогда к чертям целый год!
– К чертям, – я махнула головой, длинная прядь выбилась из прически, шпильки выпали, и в следующее мгновение все волосы рассыпались плащом.
– Какая ты красивая! – восхищенно пробормотал Этьен. – Знаешь, я не смогу терпеть до свадьбы, даже если она случится завтра.
– А она случится завтра? – лукаво уточнила я.
– Да разрази меня гром, если я не найду какого-нибудь монаха или кюре, который не будет разводить канители, а за сотню монет сделает свое черное дело сразу! – сверкнул глазами Тити и разрубил воздух шпагой.
– Почему черное? – смеялась я.
– Белое дело браком не назовут, – хохотал Этьен.
– Браки заключаются на небесах, – с придыханием произнесла я и задрала голову.
В узком проеме между каменными домами, вверху, за козырьками крыш мерцали звезды в июньской синеве. Желтая луна отчего-то подобрела, похожая на знаменитую перужскую галету с сахаром, сочную и аппетитную, словно ее кто-то подменил, пока мы шли от Тюильри. Выходит, счастье рядом со мной, оно осталось, оно не исчезло.
Этьен, кажется, почувствовал то же самое. Его глаза сияли в свете фонарей, счастливые, влюбленные. Он подхватил меня под руку:
– Бежим!
– Куда? – выкрикнула я на ходу.
– В гостиницу. Хочу есть, пить и тебя!
И мы понеслись по мостовым, сумасшедшие и веселые. Нам не было и двадцати. Вокруг Париж, так какого черта грустить?
В неказистом гостиничном номере с низким потолком и ободранными стенами мы лежали на кровати, блаженные и уставшие. Этьен водил пальцем по моему животу и рассказывал:
– Я прокричал имя Франсетты в каждом углу дома. Как дурак, честное слово. Но ничего не произошло. Я-то думал, сейчас как вылетит привидение, как жахнет, ну или завоет хотя бы. Ничегошеньки.
– Ты
Этьен потер затылок.
– Бёф, то была она? Чего ж ты не сказала раньше? – возмутился он. – Ага, тебе смешно…
– Надеюсь, она освободилась, – вздохнула я.
– А вообще в Перуже оказалось тихо, как в болоте, – продолжил Тити. – Я даже удивился. Сидел несколько дней у Базиля. Посылал его к нотариусу, на дом посмотреть. Мальчишкам уличным по монетке давал, чтобы разнюхали, что и как. Нет ли шпиков. А потом Софи нашел, кухарку нашу. Она устроилась к хотельеру на площади Тийоль. Так Софи кинулась мне на шею и давай плакаться, что отец уехал. Старый пройдоха ведь и с ней успевал лямуры крутить. Ты не знала? О-ля-ля! Не удивлюсь, если он и с Женевьевой развлекался, хотя она та еще лошадь. Ой, Абели, не делай такое лицо. Я тебе не гранд-инфант и не дофин в шелковых панталонах, – показал мне язык Тити: – Ага, так что ты подумай хорошенько насчет свадьбы. Я же чурбан невоспитанный и кланяться не умею. До завтра, нет, уже до сегодня ты еще можешь вернуться к тетке, нахлобучить парик и выйти за какого-нибудь виконта или маркиза…
Он тотчас получил от меня подушкой по голове. Этьен подскочил, поймал мои руки и придавил их к смятым простыням:
– Эй, то «рассказывай, рассказывай», то не даешь сосредоточиться! – он навис надо мной, взъерошенный и смешной в своей напускной серьезности: – В общем, слушай. Вся знать отбыла вслед за королем в Турин. И отец с ними. Барон Годфруа, бес ему в ребро. Представь, он даже печать завел. На документах ставит. Успел же!
– Главное, что он далеко, – заметила я. – Пусть барон. Пусть с печатью. Лишь бы никогда не встречался. Тити, ну отпусти меня! Так не честно, ты слишком сильный.
– То-то, – важничал Этьен, но ослабил хватку: – Жена да убоится мужа своего.
– Пока за нос не укусит, – хихикнула я, садясь. – За нахальный галльский нос.
Этьен на всякий случай спрятал его ладонями и прогундосил:
– Кстати, твоя тетушка, Моник, в Перуж наведывалась.
– Моник! – всплеснула я руками. – Святая Клотильда! Как она?
– Нормально. Искала тебя. Я ей сказал, что ты в Париже и что ты – моя невеста. В гости звала.
– Поедем? – обрадовалась я.
– Почему бы и нет. Как-нибудь. Да, там в сумке тебе подарочек от нее, гребень деревянный…
За окном уже было светло. Я поразилась, как незаметно пролетела ночь. Этьен спрыгнул с кровати и потянулся:
– Знаешь, тот бриош с сыром меня ни капельки не удовлетворил. Пойдем искать еду?
– Думаешь, тут подают спозаранку? – усомнилась я.
– Уф, даже курам поутру просо сыплют. А мы за это еще и денег заплатим.
Этьен оказался прав. В таверне на первом этаже уже завтракали постояльцы, несмотря на ранний час. В наших желудках заурчало от запахов яичницы на сливочном масле, колбасы и свежей выпечки. Мы сели за грубо сколоченный стол, и сонная девица с всклокоченной прической спросила, что будем заказывать.