Ученица Холмса
Шрифт:
– Как бы там ни было, я не собираюсь вторгаться в вашу личную жизнь. Прошлое важно лишь в той мере, в какой оно соотносится с настоящим. Вы здесь потому, что хотели избежать жизни среди ограниченных умов, умов, неспособных вас понять уже только в силу их неполноценности. Вы очень рано отошли от дел, двенадцать лет назад, очевидно, чтобы изучать совершенство и единство пчелиного общества и работать над вашим опусом по сыскному делу. На книжной полке возле вашего письменного стола я увидела семь законченных томов, и, судя по количеству чистой бумаги, вам предстоит написать по меньшей мере столько же. – Он кивнул и подлил нам вина.
– Что касается вас и доктора Уотсона, – продолжала я, – то здесь вряд ли можно сказать что-нибудь новое. Кстати, мне кажется, вы едва ли оставили свои химические опыты, о чем свидетельствуют состояние ваших манжет и эти довольно свежие кислотные ожоги на руках. Вы больше не курите сигарет, судя по вашим пальцам, но часто пользуетесь трубкой, а еще ваши пальцы говорят о том, что вы по-прежнему дружите со скрипкой. Вас совершенно не заботят пчелиные укусы (так же как и ваши финансы и сад), потому что на вашей коже их очень много – как новых, так и старых, – а гибкость вашего тела доказывает справедливость некоторых теорий о пчелиных укусах как средства от ревматизма. Или от остеохондроза?
– В моем случае это ревматизм.
– Кроме того, вы не оставили своей прежней жизни – точнее, она не оставила вас. На вашем подбородке можно различить светлое пятно, свидетельствующее о том, что прошлым летом вы носили бородку, которую потом сбрили. Дело в том, что солнечных дней было еще слишком мало, чтобы пятно исчезло полностью. А поскольку обычно вы не носите бороды и выглядели бы с ней, на мой взгляд, весьма неприятно, то, вероятно, вы носили ее в качестве маскировки в течение нескольких месяцев. Возможно, это было связано с началом войны, может быть, вы следили за кайзером.
Он уставился на меня рассеянным взглядом, не выражающим ничего, и долго изучал меня. Я улыбнулась самодовольной улыбкой. Наконец он заговорил:
– Я сам вас просил об этом, не так ли? Вы знакомы с работами доктора Зигмунда Фрейда?
– Да, но Фрейд слишком увлечен патологией поведения.
Внезапно в цветочной клумбе послышался шум. Два рыжих кота как ошпаренные выскочили оттуда и, промчавшись по лужайке, исчезли в проломе садовой стены.
– Двадцать лет назад, – пробормотал он, – даже десять. Но здесь? Сейчас? – Он покачал головой и опять посмотрел на меня. – Что же вы будете изучать в университете?
Я улыбнулась. Трудно было удержаться; я знала, как он на это отреагирует, и предвкушала его смущение.
– Геологию.
Его реакция была бурной, как я и предполагала. Мы встали и немного прошлись. Я полюбовалась морем, пока он обдумывал мой ответ, и к моменту нашего возвращения он согласился, что теология не хуже, чем что-нибудь другое, хотя и отметил, что считает это пустой тратой времени. Я не стала спорить.
Вскоре приехала машина, и миссис Хадсон вышла, чтобы заплатить водителю. Холмс ввел ее в курс нашего договора, чем сильно ее позабавил. Она пообещала все записывать.
– Мне нужно закончить один опыт, поэтому прошу извинить меня, – сказал он. Как я поняла позже, он просто не любил говорить «до свидания». Я протянула ему руку и едва не отдернула, когда он поднес ее к губам, вместо того чтобы пожать, как это было раньше. Он дотронулся до нее сухими губами и отпустил.
– Приходите к нам в любое время. Кстати, у нас есть телефон. Но спрашивайте лучше миссис Хадсон, так как она старается оградить меня от нежелательных
– Мистер Холмс, – спросила я, чувствуя, что краснею, – разрешите задать вам один вопрос.
– Конечно, мисс Рассел.
– Чем заканчивается «Долина страха»? – выпалила я.
– Что? – удивленно спросил он.
– "Долина страха". Я ненавижу эти сериалы, «Долина страха» будет идти еще целый месяц, и было бы любопытно узнать от вас, чем все закончилось.
– Это одна из сказок Уотсона, я правильно понял?
– Конечно. Это дело Бирлстоуна и Скауэров, Джона Макмурдо и профессора Мориарти, и...
– Да, кажется, я припоминаю это дело, хотя меня всегда интересовало, почему, если Конан Дойль так любит псевдонимы, он не дал их также мне и Уотсону.
– Так как оно закончилось?
– Я не очень-то помню. Вам придется спросить Уотсона.
– Но вы же должны помнить, чем закончилось дело, – изумилась я.
– Само дело – да, но я ведь даже не догадываюсь, как изобразил его доктор Уотсон. Мисс Рассел, Уотсон много чего мог изменить. Всего вам хорошего. – Он вернулся в коттедж.
Миссис Хадсон, стоявшая неподалеку, сунула мне в руки сверток – как она сказала, «на дорожку». Судя по весу свертка, этого мне должно было хватить даже для того, чтобы, обманув бдительность тетки, дополнить мой вечерний рацион. Я сердечно поблагодарила ее.
– А тебе спасибо за то, что пришла сюда, детка, – сказала она. – Вот уже несколько месяцев я не видела его таким жизнерадостным. Приходи еще, пожалуйста.
Я пообещала, что обязательно приду, и залезла в машину. Автомобиль тронулся. Так началось мое долгое знакомство с мистером Шерлоком Холмсом.
Я считаю необходимым прервать мой рассказ и сказать несколько слов об одном человеке, чтобы более к этому не возвращаться. Я говорю о своей тетке.
В течение семи лет после гибели моих родителей до того, как мне исполнился двадцать один год, она жила в моем доме, тратя мои деньги, управляя моей жизнью, ограничивая мою свободу, стараясь изо всех сил держать меня под контролем. Не знаю точно, сколько родительских денег прилипло к ее рукам, но после того, как она меня наконец оставила, она купила дом в Лондоне, хотя явилась ко мне без гроша. Я не стала вдаваться в подробности, оставив ей это в качестве платы за службу. И не поехала на ее похороны спустя несколько лет, распорядившись, чтобы дом отошел ее бедной двоюродной сестре.
Я старалась игнорировать свою тетку, когда она жила со мной, и это выводило ее из себя. Ничтожная личность, она постоянно пыталась доказать свое превосходство над другими. Она заслуживала жалости, но своими действиями вызывала только ненависть.
Как бы там ни было, я буду продолжать по возможности игнорировать ее в своем рассказе. Это своего рода месть.
Она всячески пыталась помешать моему знакомству с Холмсом. Больше всего ее задевало то, что оно давало мне жизнь и свободу. Я легко принимала субсидии от миссис Хадсон, и к моему совершеннолетию у меня накопился довольно приличный долг. (Само собой разумеется, первым делом, которое я провела через нотариальную контору, было оформление чека на сумму моего долга для мистера Холмса с пятью процентами для миссис Хадсон. Не знаю, потратила ли она их на благотворительные цели или отдала садовнику, но деньги она взяла.)