Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова)
Шрифт:
В течение года, прошедшего между двумя сборами, дон Хуан редко упоминал о «дымке», но всякий раз, когда я приезжал к нему, давал подержать свою трубку. Мое «знакомство» с ней происходило именно так, как он когда-то описал, — постепенно, шаг за шагом. Вкладывая мне в руки трубку, дон Хуан требовал от меня полнейшего внимания и сосредоточенности и давал те или иные конкретные указания. Любая небрежность в обращении с трубкой, говорил он, почти неизбежно приведет его или меня к гибели.
После того как был завершен третий цикл сбора и приготовления смеси, дон Хуан впервые за последний
Мы ехали к дому дона Хуана, набрав каких-то желтых цветов для курительной смеси (эти цветы — ее важнейшая составная часть). Я заметил, что в этом году порядок сбора несколько иной, чем в прошлом. Дон Хуан засмеялся и сказал, что дымок не такой капризный и привередливый, как «чертова травка», так что порядок сбора не важен, нужно лишь соблюдать точность и порядок при курении.
Я спросил, что мы будем делать со смесью, которую он приготовил и отдал мне на хранение. Дон Хуан ответил, что эта смесь — моя, и добавил, что ее надо поскорее использовать. Я спросил, много ли смеси уходит на одно курение. (В мешочке, который он мне дал, ее было раза в три больше, чем в небольшой пачке табака.)
Дон Хуан сказал, что мешочек следует опорожнить в течение года, а сколько курева я буду использовать за один раз — это мое личное дело.
Я поинтересовался, что случится, если я не израсходую за год все содержимое мешочка. Дон Хуан сказал, что ничего не случится — дымок ни на чем не настаивает. Лично ему, например, курить больше не нужно, и тем не менее он ежегодно готовит новую смесь. Впрочем, дон Хуан тут же поправился и сказал, что изредка он все-таки курит. Я спросил, что делать с неиспользованной смесью. Дон Хуан сказал, что смесь, не использованная в течение года, не нужна, а что делать с ней, уточнять не стал.
Здесь у нас завязался продолжительный спор. Я неверно сформулировал вопрос, и ответы дона Хуана показались мне невразумительными. Меня интересовало, утрачивает ли смесь свои галлюциногенные свойства или силу в течение года (из-за чего и необходим ежегодный цикл приготовления). Дон Хуан твердил, что смесь вообще не теряет своих свойств со временем. Она не нужна, говорил он, только потому, что сделан новый запас. Избавляются же от старой смеси особым образом, о котором дон Хуан не пожелал рассказывать.
— Дон Хуан, ты сказал, что курить тебе больше не нужно?
— Да, потому что дымок — мой гуахо, и мне курить ни к чему. Я и так могу его вызвать в любое время и в любом месте.
— Ты хочешь сказать, что он приходит к тебе, даже если ты не куришь?
— Я хочу сказать, что прихожу к нему свободно.
— А мне это удастся?
— Да, если он станет твоим гуахо.
26 декабря, в четверг, я впервые познакомился с дымком — гуахо дона Хуана. Весь день мы ездили, занимались разными делами и вернулись домой лишь к вечеру. Я намекнул, что мы ничего весь день не ели, но дон Хуан пропустил мои слова мимо ушей и заговорил о том, что мне пора познакомиться с дымком. Он сказал, что, испытав его на себе, я пойму, какой это великий гуахо.
Не успел я ответить, как старик объявил, что прямо сейчас раскурит для меня трубку. Я попробовал было отговориться, что я еще не готов и слишком мало держал трубку в руках, но дон Хуан сказал, что времени на учебу у меня осталось не так уж много и пора начинать курить.
Он вынул трубку из футляра и погладил ее, а я сел на пол возле него, мечтая о сердечном приступе или обмороке — лишь бы уклониться от этого неизбежного шага.
В комнате было темно. Дон Хуан зажег керосиновую лампу и поставил ее в угол. Обычно желтоватый свет лампы создавал уют и действовал на меня успокаивающе, но на этот раз от нее исходил неприятный тускло-багровый свет. Дон Хуан развязал, не снимая с груди, свой мешочек с курительной смесью, осторожно сунул трубку под рубашку и насыпал в нее немного смеси. Он велел наблюдать за его действиями, обратив мое внимание на то, что если смесь случайно просыплется, то попадет не на пол, а ему за пазуху.
Дон Хуан набил трубку примерно на три четверти, а потом, держа ее в одной руке, другой рукой завязал мешочек. Затем дал мне глиняное блюдце и попросил принести угольков. Я пошел на задний двор, выгреб из кирпичной печки горсть углей и вернулся. Меня одолевала тревога, в которой угадывалось какое-то предзнаменование.
Я сел рядом с доном Хуаном и подал ему блюдце. Бросив на него взгляд, он спокойно заметил, что угли слишком велики, а ему нужны мелкие, которые поместились бы в чашечке трубки. Я вернулся к печке, набрал подходящих угольков. Дон Хуан поставил блюдце с угольками перед собой.
Он сидел скрестив ноги и подобрав их под себя; мельком глянул на меня и наклонился вперед, едва не коснувшись углей лицом. Держа трубку в левой руке, он молниеносным движением схватил правой рукой пылающий уголек и положил его в чашечку, после чего выпрямился, обеими руками поднес трубку к губам и трижды затянулся. Затем протянул трубку мне и громко шепнул, чтобы я взял ее обеими руками и сделал затяжку.
На мгновение у меня мелькнула мысль убежать прочь, но дон Хуан, по-прежнему шепотом, повторил приказание. Я посмотрел на него: его глаза неотрывно глядели на меня, но взгляд был дружелюбным и участливым. Мне стало ясно, что мой выбор давно сделан и ничего не остается, как подчиниться.
Я взял трубку и едва не уронил — такая она была горячая. Осторожно поднес ее ко рту, боясь обжечь губы, но никакого жара не почувствовал.
Дон Хуан велел сделать затяжку. Дым струей устремился мне в рот и заклубился в горле. Он был тяжелым! Казалось, я набрал полный рот теста, хотя мне никогда не приходилось держать тесто во рту. В горле похолодело, словно от мяты. Это было приятно.
— Еще! Еще! — услышал я шепот дона Хуана.
Дым самостоятельно, почти без моего участия, просачивался внутрь моего тела. Я механически делал затяжку за затяжкой; дону Хуану больше не приходилось меня уговаривать.