Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова)
Шрифт:
Я лихорадочно пел до тех пор, пока мог выговаривать слова. Мои песни звучали в моем теле как бы сами по себе и безудержно сотрясали меня изнутри. Мне необходимо было выйти наружу и найти Мескалито, иначе я буквально мог взорваться. Я поспешил в сторону поля пейотля, распевая по пути свои песни. Я знал, что они принадлежат мне и служат неоспоримым свидетельством моей единственности, уникальности. Я ощущал каждый свой шаг. Шаги эхом отдавались в земле, вызывая во мне неописуемую радость бытия.
Все растения пейотля на поле переливались голубоватым светом, но одно
С непривычной для себя смелостью я продолжал петь. Послышались знакомые звуки флейты или ветра, потом мне показалось, что Мескалито, как и два года назад, спросил: «Чего ты хочешь?»
Я громко заговорил. Я сказал, что в моей жизни и поступках не хватает чего-то важного, но я не могу понять, чего именно. Я умолял его сказать, чего мне не хватает, а заодно назвать свое имя, чтобы в случае необходимости я мог его позвать.
Мескалито посмотрел на меня, вытянул губы в трубочку и, коснувшись ею моего уха, назвал свое имя.
Внезапно я увидел посреди поля своего отца, но поле тут же исчезло, а вместо него появился дом, где я провел детство. Мы с отцом стояли под смоковницей. Я обнял отца и торопливо принялся рассказывать ему то, что никогда не рассказал бы раньше. Каждая моя мысль была краткой, четкой и уместной. По-видимому, времени у нас было очень мало, и мне приходилось спешить. Я сообщил ему поразительные подробности о своем отношении к нему, о которых прежде не осмеливался говорить вслух.
Отец ничего не ответил, он только слушал. Потом он исчез, а я, оставшись один, заплакал слезами раскаяния и печали.
Я побрел по полю пейотля, повторяя имя, которое открыл мне Мескалито. В мерцающем свете одного из растений возник какой-то лучезарный продолговатый предмет — сноп света величиной с человека. На мгновение он осветил поле интенсивным ярко-желтым или янтарным светом, потом озарил все небо. Невероятное зрелище! Зарево было настолько ярким, что я испугался, что могу ослепнуть, закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.
Вскоре я понял, что Мескалито велит мне съесть еще один шарик пейотля. Я подумал: «У меня нет ножа, чтобы его срезать». «Съешь прямо с земли!» — сказал Мескалито. Я лег на живот и принялся жевать верхушку пейотля. Он зажег меня, наполнил каждую клеточку тела теплом и светом. Все ожило, все стало сложным и разнообразным и вместе с тем — очень простым. Я был повсюду: я смотрел вверх, вниз, во все стороны одновременно!
Это изумительное чувство длилось довольно долго, и я успел его осознать, но затем его сменил гнетущий страх. Чудный мир тишины сотрясали пронзительные звуки, на которые я сначала не обратил внимания. Звуки становились все громче и протяжнее. Они надвигались на меня; я утратил прежнее ощущение погруженности в цельный, бесстрастный и прекрасный мир. Постепенно шум и грохот превратились в звуки чудовищных шагов. Кто-то огромный дышал и двигался рядом. Я понял, что он охотится за мной, и быстро спрятался за валун, но вскоре выглянул из укрытия — и чудовище тотчас бросилось на меня.
Оно было подобно гигантскому слизню и обрушилось на меня сверху. Я решил, что чудовище раздавит меня, но оказалось, что я лежу в какой-то выбоине или впадине, а слизень — надо мной. Под валуном было свободное место, я пополз туда. Со слизня стекали огромные капли какой-то жидкости. Я «понял», что он выделяет желудочный сок, чтобы растворить меня. Одна капля упала мне на руку; продолжая зарываться под камень, я попытался стереть ее землей и слюной. В следующее мгновение я начал испаряться — по-видимому, слизень все-таки растворил меня.
Затем я заметил тусклый свет, который становился все ярче. Свет исходил из-под земли, пока не превратился наконец в солнце, поднимающееся над горизонтом.
Обычное восприятие медленно возвращалось ко мне. Я лежал на животе, уткнувшись подбородком в согнутую руку. Пейотль снова засветился, и не успел я опомниться, как из него вновь вырвался сноп света и повис надо мной. Я сел. Свет со спокойной силой коснулся моего тела и погас. Весь обратный путь к дому, где проходила митота, я бежал.
Мы с доном Хуаном остались на один день у дона Роберто, руководителя митоты, и все это время я проспал. Когда мы собрались уезжать, ко мне подошли парни, принимавшие участие в митоте. Застенчиво улыбаясь, они по очереди обняли меня, и каждый из них мне представился. Мы долго болтали обо всякой всячине, но и словом не упомянули про митоту.
Дон Хуан напомнил, что нам пора ехать. Парни снова обняли меня. «Приезжай», — сказал один из них. «Мы ждем тебя», — добавил второй. Я отъезжал очень медленно, надеясь увидеть кого-нибудь из стариков, но ни одного не увидел.
Рассказывая дону Хуану о происшедшем, я вспоминал все шаг за шагом — по-видимому, это был единственный способ вообще что-либо вспомнить. Сегодня я сообщил ему подробности последней встречи с Мескалито. Дон Хуан слушал очень внимательно, но в том месте, когда Мескалито назвал свое имя, прервал меня.
— Вот ты и вступил на свой путь, — сказал он. — Покровитель принял тебя, отныне от меня мало пользы. Тебе теперь необязательно рассказывать мне о своих встречах с ним. Ты узнал его имя, и никто, кроме тебя, не должен знать ни это имя, ни то, что он делает для тебя.
Я настаивал на том, что должен поведать кое-какие подробности, так как совершенно не понял их смысл и потому нуждаюсь в помощи. Дон Хуан возразил, что я и сам со всем справлюсь и что мне вообще было бы полезно поразмыслить самостоятельно. Я ответил,-Что мне очень важно знать его мнение, ибо я еще не скоро приобрету свое, да и не знаю, как его приобрести. Я сказал:
— Вот, например, песни. Что они значат?
— Это тебе решать, а не мне, — ответил дон Хуан. — Откуда мне знать, что они значат? Только покровитель может сказать тебе это, ведь это он научил тебя им. Если бы я сумел объяснить их, то получилось бы, что ты выучил не свои песни, а чужие.