Ученики Ворона. Черная весна
Шрифт:
— Так и повесился бы там, — посоветовал ему Монброн.
— Повешусь, — покладисто согласился Форсез. — Непременно. И именно там. Но сначала мне надо убить каждого из тех, кто выжил тогда у стен некрополя. Ну и ваших друзей, за компанию. Пусть их там и не было, но это не важно. Желаний у меня нет, а вот жажда мести — есть.
— Значит, ты не мертвец, — сообщил ему я. — Мертвые не мстят. Они просто всегда хотят жрать.
— Не убей ты тогда Августа — и червь выпил бы его сущность, не мою, — глухо произнес
— Ну так и мсти только мне, — предложил я. — При чем тут остальные?
— Они были слишком глупы и слишком отважны, — пояснил Форсез, берясь за ручку двери. — Надо было просто сказать «да», но они этого не сделали, а значит, тоже виновны. До встречи, друзья. И вот еще что — у ордена Истины пока к вам нет вопросов. У вас очень хорошие заступники, чьи интересы совпадают в настоящее время с нашими. Но в этом мире нет ничего постоянного, все может измениться. Особенно если учесть, что скоро вы покинете эти гостеприимные края.
И он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Мы с Монброном еще некоторое время постояли молча, а после он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор.
— Ушел? — спросил я у него.
— Ушел, — подтвердил мой друг. — Слушай, это что такое сейчас было?
— Если тебе хочется поговорить о том, что мы только что видели и слышали, вовсе не обязательно задавать мне глупые вопросы, — произнеся. — Но изволь — это был вконец спятивший Форсез.
— А, так тебе тоже показалось, что он не в своем уме? — почему-то обрадовался Гарольд.
— Не в своем уме — не то слово, — уставился я на него. — Ты слышал, как он фамилии перечислял? Как молитву богам, с придыханием. И каждую — со своей интонацией. Не удивлюсь, если он это делает каждый день, и не по разу. Как его такого вообще в ордене-то держат и одного на улицу отпускают?
— Ну, в ордене и не такие служат, — резонно заметил Гарольд. — Вон того же Августа Туллия вспомни. Он нашу Флоренс ненавидел только за то, что та глупо пошутила. И убил ее за это. Если всех сопливых девчонок убивать за шутки о мужском достоинстве, то скоро их вовсе не останется.
— Это да, — признал я. — Но тут все совсем плохо.
— Вот потому я сейчас думаю: может, все-таки надо было его задушить? — Монброн подошел к своей кровати, взял с нее шелковый шнурок и проверил его на разрыв. — Выдержал бы. А то имелись у меня сомнения.
— Ты только потому его не убил? — уточнил я. — Из-за сомнений в крепости шнурка?
— Да нет. — Гарольд сел в одно из кресел. — Если бы дело было только в этом. Да и руками, если что, можно шею свернуть, это несложно. Просто я так и не решил для себя, в какой ипостаси от него будет больше вреда — в живой или мертвой. Я и сейчас этого не знаю. То ли надо было эту гадину удавить, пока она не ужалила, то ли нет.
— О том же самом думал, — признался я. — И тоже не знаю правильного ответа. Но одно мне предельно ясно — труп его мы спрятать не смогли бы. Ну не под кровать же его запихивать? И еще — ладно бы речь шла лишь о том, что потом за это ответим только мы. Тут ведь и королю вашему перепадет от ордена, а он на самом деле славный малый. Не хотелось бы навлечь на него вражду с этими ребятами.
— «Славный малый», — фыркнул Гарольд. — Фон Рут, ты все-таки о монархе говоришь, имей к нему почтение. Тут не Лесной край.
— Но я же прав?
— Прав, прав. Ладно, в любом случае все уже случилось так, как случилось. — Монброн взял со стола бутылку, из которой наливал себе Форсез. — Но одно полезное дело этот полоумный для нас сделал. Вот это вино точно не отравлено. Он его пил и не умер.
— Жизни во мне нет, — скорчив страшную рожу, захрипел я, изобразив Виктора, и продолжил уже своим обычным голосом: — Если он мертв, то ему яд всяко не повредит.
— Он безумен, — укоризненно глянул на меня Монброн и начал разливать вино по бокалам. — В остальном он не отличается от тебя и меня.
— Сомнительное сравнение, — не согласился я. — Мы с тобой не самые лучшие люди, это да, но тут ты перегнул палку. Скотиной он был еще до того, как стал уродливым полуидиотом.
— Завтра, если нам повезет, я убью своего дядю и буду смотреть на то, как ты заколешь моего брата, — парировал Монброн. — Причем последнее я сам попросил тебя сделать, а ты не отказался. Ну и как, сильно мы с ним разнимся? Он, по крайней мере, не скрывает того, что хочет нас убить. Хотя, конечно, сволочь Форсез редкая, это да. Так ты выпьешь?
И он жестом показал на бокалы, в которых лучилась рубиновая терпкая влага.
— А если это медленно действующий яд? — с сомнением произнес я.
— Исключено, — покачал головой Гарольд. — Если бы нас задумали отравить, то яд был бы быстрый, это наверняка. У короля есть маги в услужении, и они, если надо, нас бы не пустили за Грань, если бы мы умерли не сразу. Медленный яд, если ты забыл, обладает рядом побочных признаков, которые мы различим без труда. Так что только мгновенность — это единственный шанс на успех.
Этот довод меня убедил, я сел во второе кресло и взял бокал.
— Все-таки поражаюсь, до каких пределов безумия может человека довести злоба. Твое здоровье. — Монброн отпил из бокала. — Хорошее вино. Вот прямо хорошее.
— Злоба, помноженная на сумасшествие, — поправил его я. — Твое здоровье!
— Знаешь, а я думаю, что он не просто так тут оказался, — еще раз отпив вина, сказал Гарольд. — В Силистрии.
— Только не говори, что его сюда отправили по нашу душу, — попросил его я. — Это будет перебор.