Учитель
Шрифт:
— Двести! — неумолимо сказал Валерий.
— Двести! — подтвердил Толя.
Она крепко сжала губы и прошлась по комнате. Лицо ее побледнело, она со страхом взглянула на стол, который с каждой минутой терял свое торжественное нарядное благообразие.
— Сто, — сказала она тихо.
— Двести, — сказал Валерий и отправил в рот ложку красной икры. — По-моему, звонок? Или мне показалось? — Он даже привстал, прислушиваясь.
— Скорее соглашайтесь, — мягко посоветовал Толик, — а то Полуяновы всегда раньше времени приезжают.
— И вам еще переодеться надо, — заботливо сказал Валерий, наливая в бокал густое, темное, как вишня, вино.
— Хамы! — воскликнула Ольга.
— Брек! — сказал Валерий. — Запрещенный прием. В буквальном смысле слова.
— По-моему, кто-то уже идет по лестнице, — вытирая губы узорной бумажной салфеткой, сказал Толик.
Ольга резко повернулась и вышла из комнаты. Толик смахнул на свою тарелку голые куриные кости, хлебные крошки, измятые бумажные салфетки и отнес грязную посуду на кухню. Валерий поставил на место бутылку вина, серебряной лопаткой пригладил изрытый салат, навел порядок на блюде, полном бокастых коричневых куропаток. Двух куропаток он завернул в салфетку и спрятал в карман. Подумал немного и переложил куски хлеба ломтями телятины. Он ничуть не смутился, когда на пороге встала Ольга. Рассовал хлеб и телятину по карманам и внимательно посмотрел на мачеху. Она стояла в дверях строгая, красиво причесанная, в лиловом шелковом платье с низким вырезом. В руке она держала две сотенные бумажки.
— Вот, — холодно сказала она. — А теперь немедленно убирайтесь.
— Есть убраться, — ответил Валерий и улыбнулся. — Посуду Толька вымыл.
— Вымыл, — подтвердил Толя. — Передайте привет папе, — сказал он еще. — Пускай приезжает, а то мы соскучились.
— И сильно распустились без взрослых, — прибавил Валерий.
— И не смейте приезжать в Москву в таком виде… В этих сатиновых штанах… — сказала Ольга.
— У Мао Цзедуна в точности такие же штаны, — сказал Валерий.
— Но ты пока что не Мао Цзедун!
— Но мы же говорим о штанах…
Ольга щелкнула выключателем. Вспыхнул свет, и в ту же минуту переливчато зазвенел звонок.
— Гости! — радостно возвестили мальчики.
Это был хозяин дома.
— Мальчишки! — сказал он и, оборвав себя на полуслове, внимательно и выжидающе поглядел на Сергея.
— Знакомься, — сказала Ольга. — Брат Сергей.
— Сердечно рад! Сердечно! — Он ударил на это слово и опять повторил: — Сердечно рад такому гостю. Просто подарок, буду считать второй премией. Вчистую? Мальчишки, да вы куда? Я ездил за вами на дачу, потому и опоздал, прости, Оленька!
Толя опустил глаза и с безучастным видом ждал, что ответит брат. Но Валерий, видно, был человеком слова. На лице его отчетливо читалось: «Уговор дороже денег».
— Нет, папа, мы должны вернуться. — И он нажал на ручку двери. — Мы даже дачу толком не заперли.
— Это я заметил. И запер ее как следует. Ты что, не понимаешь? Я ездил за вами. Мне сегодняшний праздник не в праздник, если вас не будет. Скажи им, Ольга.
— Мальчишки! Марш в ванну! Приведите себя в порядок! — весело сказала Ольга. — Быстро! Быстро!
А хозяин дома тем временем серьезно и заботливо оглядывал стол.
— Боржом не забыла? Ну прости, прости, я знаю, что ты никогда ничего не забываешь. Молодчина. Какой особенный день! Я рад, рад, что вы к нам завернули. Какие же планы на будущее?
Но тут снова раздался звонок, и с этой минуты он трезвонил не переставая. Мужчины в светлых костюмах, женщины в нарядных легких платьях, два-три человека в военной форме. Голубые петлицы. Летчики…
Все поздравляли хозяина, кое-кто обнимал и целовал его. Кто-то объяснял, что привел гостью, приехавшую из Риги, кто-то привел молодого высокого ленинградца.
— Ваши друзья — мои друзья, — отвечал хозяин и благодарил за поздравления, и звал к столу. Все были чертовски счастливы видеть друг друга, Ольга — в восторге от гостей из Ленинграда и Риги.
— Чем больше народу, тем лучше, — уверяла она. — А места всем хватит. Ну-ка, мальчишки, тащите стулья из кабинета!
И места действительно хватило. Все весело расселись, все наперебой кричали, что на этот раз Ольга превзошла самое себя. И в этом радостном гомоне Сергей не различал ни голосов, ни лиц: все было весело, пестро, счастливо.
Хозяин походил на старшего брата своих сыновей — загорелый, белобрысый и, как Анатолий, вихрастый: легкие светлые волосы, зачесанные наверх, нипочем не хотели лежать покорно и дерзко торчали на макушке.
Хозяева сидели рядом во главе стола, точно жених и невеста. Казалось, вот-вот кто-нибудь крикнет «горько!». Но никто ничего такого не крикнул. Встал гость, сидевший по правую руку от хозяина. Это был первый человек, которого Сергей увидел отдельно от остальных. Шеи у него не оказалось. Голова вросла в жирные плечи, круглившиеся под легкой белой рубашкой. Глаза с трудом пробивались сквозь толщу лица.
— Первый тост, я думаю, мы выпьем…
— Тосты не пьют, а провозглашают, — сказал молодой летчик, сидевший рядом с Сергеем.
— Тосты не провозглашают, а поднимают, — поправила румяная блондинка.
— Поднимают не тосты, а бокалы, — решительно заявила Ольга.
— Я прекращаю этот неуместный лингвистический спор, — сказал человек без шеи. — И я предлагаю выпить за дорогого Петра Алексеевича, гордость нашей науки, без которого отечественное самолетостроение не достигло бы тех вершин, которые …
Ольга слушала его разрумянившись и согласно кивала. Все потянулись рюмками к хозяину. Петр Алексеевич встал, крепко сжимая тонкую ножку бокала. Он с улыбкой глядел в глаза каждому, с кем чокался. Потом пошел на другой конец стола, чокнулся с сыновьями, вернувшись на свое место, поцеловал Ольгу. Стол растроганно зашумел, потом наступила тишина, слышался только стук ножей и вилок, да короткие возгласы:
— Пожалуйста, салату!
— Благодарю, если можно — маслины.
— Добрый человек любить маслины не может.