Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
– Без доверия у нас ничего не выйдет! Где история болезни?
– О чем вы, доктор?! Он прибыл неделю назад, и мы понятия не имели ни о какой болезни. С вами связались, как только состояние ухудшилось.
Сурек подозвал телохранителя, они заспорили – сначала тихо, потом перешли на повышенные тона, но в конце концов лейтенант настоял на своем. Прежде чем закрыть дверь, охранник вытащил из кармана автоматический пистолет – кажется, это был маузер – и положил его на тумбочку, давая понять, что последнее слово будет за ним.
Йозеф занялся пациентом и первым делом пропальпировал шею. Мужчина был в полудреме, дышал тяжело, с присвистом. Почувствовав прикосновение чужих рук, он открыл глаза и несколько мгновений пытался сориентироваться во времени и пространстве, потом вымученно улыбнулся и опустил веки.
– Вы, кажется, говорите по-французски? Не унывайте, мы о вас позаботимся.
Мужчина с усилием кивнул и снова впал в оцепенение. Йозеф пощупал ему лоб и нахмурился. Лея помогла раздеть больного, поставила ему градусник – температура оказалась высокой, 39,5 C°, а давление – очень низким. Высокий рост контрастировал с запредельной худобой – он весил не больше пятидесяти килограммов, на светлой коже проступали следы давних ранений, на левой руке и правом бедре белели шрамы. Дышать ему было тяжело, по телу то и дело пробегали судороги, он дрожал. Йозеф долго слушал сердце, проверял дыхательный шум, потом они с Леей приподняли пациента, он взял его за ногу и перевернул на бок, попробовал подтянуть правую руку к левому плечу, больной застонал, потом вскрикнул от боли.
– Думаю, это малярия. Очень скверная малярия.
– Вы уверены, доктор? – изумилась Лея.
– Я давно не видел такой продвинутой стадии.
Мужчина открыл глаза.
– Голова болит? – спросил Йозеф. – Вы меня слышите?
– Да… – прошелестел слабый голос.
– Голова кружится?
– Да… у меня… малярия.
– Вы знаете, где заразились?
Ответа не последовало – пациент Йозефа снова впал в забытье.
– Возьмите кровь на анализ, Лея, и поставьте капельницу. У нас есть хинин?
– Боюсь, что недостаточно.
– Дайте ему максимальную дозу. И позвоните в Прагу – пусть пополнят наш запас и пришлют хлорохин. Срочно. У него еще и легкие не в порядке.
Лея кивком указала Йозефу на пальцы больного, они были желтыми от никотина.
– Вижу.
В этот поздний час центральный аптечный склад был закрыт, но счет шел на часы, и Йозеф попросил Сурека вмешаться. Тот закрылся в его кабинете, сделал два звонка и вернулся в лабораторию:
– Хинин привезут завтра. Хлорохин придется ждать день или два, его доставят из-за границы.
– Вам известно, где он подхватил малярию?
– Это так важно?
– Если назовете точное место, мы сэкономим время. Методики и дозы лекарств варьируются в зависимости от вида комаров.
– Я наведу справки. Вы можете ввести ему вакцину?
– Увы, противомалярийной вакцины не существует.
– Я слышал, что он приехал из Африки – кажется, из Конго, но это секретные сведения.
– Кому я могу рассказать? Кстати, как зовут нашего незнакомца?
– Рамон.
Кораблекрушение. Так он это тогда назвал.
Йозеф решил не избираться в Национальное собрание на третий срок – ему надоело терзаться вопросом, как и когда были утрачены идеалы и все пошло не по тому пути. Ответственному партийному работнику, расценившему его отказ как дезертирство, Йозеф сказал: «Нужно дать дорогу молодым». Он считал, что придумал идеальную отговорку, но по кислой гримасе собеседника понял, что ошибся. Йозеф был одним из самых молодых депутатов и первым добровольно отказался от престижного положения, но его пример вряд ли мог кого-то вдохновить. По поручению министра здравоохранения Йозеф принял участие в грандиозной программе по борьбе с «шахтерскими болезнями» – силикозом и туберкулезом – и был назначен директором строящегося санатория на севере Богемии. Трудней всего оказалось уговорить Терезу, не желавшую расставаться с Прагой. Они решили съездить на место, дорога заняла три часа, и окрестности показались Терезе унылыми и мрачными. «Край света…» – со вздохом сказала она.
– Мы будем счастливы здесь, вдалеке от всего и всех, – пообещал Йозеф и объяснил, почему принял решение уйти.
Только с ней он мог говорить откровенно. Он больше не хочет лицемерить, он не верит, что чехи живут в воистину демократической стране, где вот-вот будут решены все проблемы. Ситуация стремительно ухудшается, а навязчивый оптимизм социалистического догмата загоняет людей в одну огромную общую могилу. Обязательная вера в светлое будущее, недопустимость малейшего сомнения – иначе назовут предателем! – необходимость восторгаться успехами режима, совершающего все больше ошибок, просто нестерпимы. У Йозефа не было ни сил сопротивляться, ни смелости, чтобы сбежать за границу. Он мог сделать одно – уехать подальше и заняться настоящим делом.
Это не блажь, а вопрос выживания.
Тереза готова была оставить работу учительницы, но идея переселения в богемскую глушь ее не вдохновляла. Она любила городскую жизнь, хотела ходить по театрам, встречаться с подругами. Она еще слишком молода, чтобы хоронить себя в деревне заживо.
Санаторий должен был вот-вот открыться, а Йозеф без конца откладывал решение, понимая, что не может расстаться с Терезой. Он пытался убеждать ее – «до Праги всего двести километров!», рисовал радужные перспективы – там мы будем жить спокойно, крестьянам нет дела до политики, Людвик любит спорт, Хелена обожает природу и сможет завести и кошку, и собаку, у каждого из детей будет собственная комната, свежий воздух пойдет им на пользу, там хороший лицей… Тереза ничего не хотела слышать, полагая, что Йозеф останется, но он объявил, что они с Хеленой уезжают и она будет учиться в сельской школе.
Вечером Тереза рассказала все Людвику, и четырнадцатилетний подросток взбунтовался.
– Люди расстаются, только если не любят друг друга, – заявил он матери. – Я думал, мы настоящая семья. Ты всегда говорила, что я должен слушаться Йозефа, как отца, а теперь хочешь, чтобы я и его потерял, так, что ли? Значит, все было неправдой? Хелена мне как сестра, она уедет, и я ее больше не увижу… Я что, пустое место? Никого не интересует мое мнение? Я тоже люблю деревню. И не хочу, чтобы мы остались тут вдвоем, мама!
В июле 1960 года Йозеф и Тереза с детьми поселились в большой служебной квартире при санатории. Йозеф оказался прав: люди в Каменице жили совсем не так, как в Праге, их интересовали лишь погода, домашний скот и виды на урожай. Тереза тоже не ошиблась: зима здесь длилась шесть месяцев, все разговоры сводились к сельскому хозяйству, и она ужасно скучала. Йозеф сделал Терезу администратором санатория, она прекрасно справлялась, хотя раньше ничем подобным не занималась. «Ничего, – утешала она себя, – со временем я привыкну, все наладится, главное, что мы вместе!»