Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
– Прости, мне правда очень жаль.
– Ты правильно поступила, кстати, я сам давно собирался кое о чем с тобой поговорить. У нас все равно ничего бы не вышло. Родители подталкивали нас друг к другу, но мы не любовники, а скорее брат и сестра.
– Странные у тебя отношения с сестрой! Между прочим, это ты меня «совратил» и все время тащил в койку.
– Так уж и тащил…
– Я хотя бы не думала, что сплю с братом!
Они ушли до закрытия. Приятель Людвика предложил подвезти их и высадил на мосту Леги. Людвик остановился, чтобы закурить.
– Подожди, – сказала
– Ты куришь вот это?
– Попробуй, тебе понравится.
Хелена чиркнула спичкой, разогрела кончик сигары, как делал Рамон, потом раскурила ее, отдала Людвику и проделала то же со своей. Они стояли, облокотясь на перила, курили и смотрели на черные воды Влтавы.
– Родители ничего тебе не сказали? – спросила Хелена.
– Нет, мы редко созваниваемся. Я был очень занят.
– Сигары курил мой… тот человек, о котором я говорила.
– Для меня крепковато. Вы расстались?
– Не хочу это обсуждать.
– Со мной или вообще?
– Он пациент Йозефа, его привезли в санаторий в тот день, когда мы смотрели хоккейный финал. Он иностранец… загадочная личность.
– Я, если помнишь, уехал рано утром и не видел его.
– Никогда не думала, что смогу полюбить подобного человека. Сама не понимаю, как это вышло. А теперь он уехал неизвестно куда, и я чувствую себя свалившимся в штопор самолетом, которым никто не управляет. Думаю, он вернулся на родину и не захотел мне сказать.
– Ты не можешь знать наверняка.
– Когда мы были вместе, я ему верила. На все сто. Когда он на меня смотрел, я знала, что все его слова – правда. Мы увлеклись, хотя между нами нет ничего общего. Он старше на двадцать лет, женат, у него пятеро или шестеро детей, живет на другом конце света и занимается необычным делом. Потому и уехал – не хотел, чтобы все зашло слишком далеко, понимал, что мы оба будем несчастны.
– Так чем же он занимается?
Хелена собралась было ответить, но передумала, только пожала плечами и сделала несколько затяжек, рассеянно глядя на струйку дыма.
– Не имеет значения. Идем.
– Подожди, я хочу кое-что сказать.
Людвик бросил сигару в воду и несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. Хелена повернулась к нему, ожидая продолжения.
Он заговорил тихо, как будто обращался к самому себе:
– У меня тоже роман, это началось давно и казалось несерьезным. Она жена моего хорошего приятеля. Потом все изменилось, мы по-настоящему полюбили друг друга и решили быть вместе, но ее муж заболел. К тому же у них двое маленьких детей, и он это использует. Нам очень хорошо друг с другом, но ситуация тупиковая. Муж действует как опытный шантажист, и она не решается порвать. Теперь ему предстоит операция, она мечется между нами – не знает, как поступить. Необходимо найти решение… которого нет. Придется ждать. Любовь – сложная штука, согласна?
– Дело не в любви, а в людях. Мы сами вечно все усложняем, запутываем.
– Похоже, что так. Но у нас с тобой все было просто… Сердишься на меня?
– За что?
– За все.
– Такова жизнь.
– Я сейчас скажу одну вещь… может, и не стоит, но… я ни о чем не жалею.
– Я тоже.
Хелена была рада вернуться в свою комнату, оказаться в привычной обстановке, среди милых сердцу вещей. Проснулась она поздно – Людвика уже не было, родителей тоже, так что квартира оказалась в полном ее распоряжении.
Во второй половине дня Хелена отправилась в приемную комиссию, надеясь узнать новости, но секретарь сказал, что ее, скорее всего, вызовут не раньше сентября. Выходя, она столкнулась с подругой Верой – они не виделись около года, – и та рассказала, что будет работать вторым ассистентом режиссера на первом полнометражном фильме выпускника киношколы, съемки начнутся в конце июля в Словакии. Вера пообещала познакомить Хелену с первым ассистентом, набиравшим команду, и она с восторгом согласилась.
Рабочий день у Людвика был ненормированный, но это его не смущало. Он брался за любое задание, которое поручал ему завред, мог часами слушать скучные дебаты на съезде или конференции, брал интервью у героического железнодорожника из глубинки, изучал преимущества производственной гимнастики, часами писал статьи (они всегда получались слишком длинными), а потом два дня бездельничал. Ему приходилось непросто, ведь он каждый день сталкивался в редакции с Магдой. Он радовался, что видит ее (не видеть было бы хуже), она рассказывала новости о Петре, которые его совсем не волновали, но он изображал интерес, чтобы подольше побыть с ней наедине. Мужу Магды становилось то лучше, то хуже, врачи никак не могли определиться с диагнозом. Однажды Людвик сказал, что его смерть освободит их, они смогут жить вместе и он будет заботиться о детях. Магда была шокирована его словами. По вечерам он провожал ее до больницы и отправлялся домой, но накануне решил подождать, она вышла через час, увидела его и разрыдалась. Людвик не знал, что делать.
– Как бы ты поступила на моем месте? – спросил он у Хелены.
– Она всю жизнь будет чувствовать себя виноватой, если уйдет от него сейчас. Наберись терпения и держись во что бы то ни стало.
– Говорят, испытания идут на пользу любви.
– Говорят…
Хелена встретилась с первым помощником режиссера, и тот спросил – снисходительно, но вполне миролюбиво, – почему она хочет работать в кино.
– Во-первых, потому, что буду занята день и ночь, а во-вторых… разве есть на свете занятие интересней?
Он ее взял. Денег пообещал немного, но сказал, что на съемках будут выдавать суточные на гостиницу и питание. Хелена надеялась, что работа поможет ей не думать о Рамоне. Она занималась раскадровкой и маркировкой, и ее босс говорил себе, что у него никогда не было ассистентки красивей и усердней.
Жаль только, что она такая недотрога.
Однажды Хелена поняла, что вот-вот сорвется, сказалась больной и уехала в Ладви. Вдруг Рамон вернулся и не знает, где ее искать? Два часа спустя она оказалась перед дверью, позвонила, но никто не открыл. Что, если он возвращался и снова уехал? Она решила справиться у соседа, тот посмотрел на нее с подозрением и не удостоил ответом. Хелена написала короткую записку со своим пражским адресом, но на доме не оказалось почтового ящика, в дверь листок не пролез, и она привязала к решетке свой красный шарф, решив, что Рамон поймет этот знак.