Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
– Скатертью дорога! – буркнул Рамон.
– Почему он так тебя боится? – спросил Йозеф.
– Потому что мне достаточно молвить словцо, и он исчезнет с лица земли. За пять минут всего не объяснишь, скажу одно: я нужен Леониду Брежневу.
– Ты знаком с Леонидом Брежневым?!
– И с Косыгиным, и со всеми остальными. Они передо мной в долгу после того, что сделали с нами.
– Извини за любопытство, но что именно они с вами сделали?
– Хрущев и вся эта клика – обычные трусы, они хотят одного – спасти собственную шкуру и как можно дольше продержаться у власти, бюрократы, что с них взять. В действительности они ненавидят коммунистов и загнали нас в тупик, из которого мы никогда не выберемся.
– Сурек дал мне номер телефона, чтобы я информировал их о тебе.
Йозеф показал
– Не забывай звонить и не беспокойся – все это чушь собачья! Звони каждый день и сообщай им новости. А если возникнут осложнения, скажи, что ты мой друг.
Однажды, если достанет смелости и терпения, я опишу все, что знаю, что видел, слышал, перенес, и разоблачу величайший обман нашего времени: узурпацию и уничтожение коммунистического идеала компартией Советского Союза. Члены этой партии никакие не коммунисты, они уклонисты, трусы, бюрократы, вскарабкавшиеся на вершину власти. Они будут цепляться за нее всеми способами, использовать любые средства, чтобы извлечь максимальную выгоду из своего положения. Президиум Верховного Совета жаждет того же, хотя реально ничем не управляет. Все остальное: нищета, эксплуатация человека человеком, классовая борьба – не более чем приманка, позволяющая оправдать свои действия и манипулировать доверчивыми дураками. Они отказываются от любого столкновения с классовым врагом. Капитализму, империализму и эксплуататорам всех мастей ничто не угрожает. Советский Союз им не опасен. Американцы могут сбросить на Вьетнам миллионы бомб, расставить своих приспешников на любых постах, советские коммунисты вмешиваться не станут. Мы окончательно проиграли сражение 28 октября 1962 года. В тот день Хрущев нарушил данное нам слово и убрал ракеты с Кубы. Он уступил – и потерял лицо перед всем миром. Американцы блефовали: они никогда не начали бы ядерную войну первыми. Это отступление похоронило наши надежды. Наша борьба обречена на провал. Лобового столкновения не будет, разве что небольшие стычки за раздел жалких крох. Советские руководители, эти псевдокоммунисты, сделали свой выбор – они не защищают ни свободу, ни угнетенных. По большому счету эти люди ненавидят коммунистов, по их вине у нас нет будущего.
Выдворение Сурека происходило на глазах у изумленной публики: Тереза, Хелена, Марта и Карел следили за происходящим из кухни. Тот факт, что человек (да еще и иностранец!) осмелился спорить с офицером госбезопасности, прилюдно оскорблять и унижать его, казался совершенно немыслимым. Нет, они не огорчились (совсем наоборот), но случившееся было сродни богохульству, и никто бы не удивился, если бы на их затерянную в сердце Богемии долину упала атомная бомба, чтобы покарать всех, кто стал свидетелем такого святотатства. Они были виноваты, потому что видели, слышали и могли рассказать другим о невероятном происшествии. «Уж не коллективный ли это мираж?» – спрашивал себя каждый.
Карел и Марта поспешили исчезнуть. На Терезу навалился давний глухой страх, и она ушла к себе.
Хелена ставила на плиту чайник, когда в кухне появился Рамон.
– Хочешь чаю?
– С удовольствием, только покрепче.
Они стояли и ждали, когда закипит вода, потом Рамон спросил:
– Ты знаешь, кто я?
– Коммунист из Южной Америки, если я правильно поняла.
– Отец ничего тебе не рассказал?
– Нет.
– И ты ни о чем не спросила?
– Нет.
– Он не говорил с тобой обо мне?
– Это не в его правилах.
– Я Гевара.
– ?..
– Эрнесто Гевара. Меня называют Че. Ты должна была хоть что-то слышать!
– Уж извини, но твое прозвище мне тоже ничего не говорит.
– Как насчет кубинской революции?
– Я и нашей-то политикой не интересуюсь, а уж кубинской… Обиделся?
– Нет.
– Неправда, вижу, что обиделся. Чехословакия погрязла во лжи, но я врать не хочу и не стану.
– Понимаю. В восемнадцать лет я тоже плевать хотел на политику.
– Так как мне тебя называть – Рамоном или Эрнесто?
– Решай сама.
Сокрушительный провал африканской операции [129] заставил меня прозреть: никакие действия невозможны без поддержки народа. Если те, кого эксплуатируют, не восстают и не хотят драться за перемену участи, революционер остается бесплодным мечтателем. Именно поэтому мы победили на Кубе и оказались бессильны в Африке. Затяжная болезнь и чувство бессилия, пугающий вакуум, в котором я оказался, заставили меня сделать печальный вывод. Меня с ранних лет вдохновляла одна идея, одно чувство: угнетенные должны отвечать насилием на насилие эксплуататоров. Я не видел другого пути – иначе пришлось бы отказаться от надежды построить новый мир. Все годы ненависть была движущей силой моего существа, ненависть к врагу, которого следовало уничтожить во что бы то ни стало, любой ценой. Глядя на себя сегодняшнего, я понимаю, как далеко ушел от вдохновлявшего меня идеала. Я больше не уверен, что всегда сражался за правое дело, скорее уж мною руководили темные, низменные побуждения. Все человеческие существа ненавидят войну, боятся крови и делают все, чтобы избежать конфликта. Но тот, кто познал вкус крови, ввязался в войну, прозакладывал душу и веру, не сможет без нее обойтись. Наверное, мне пора выйти из безнадежной гонки.
129
Имеется в виду участие Че Гевары в гражданской войне в Конго (в апреле – октябре 1965 г.) на стороне последователей Патриса Лумумбы, первого главы национального правительства после провозглашения независимости. Гевара и сто кубинцев-добровольцев прибыли в Конго для организации партизанской войны. Но в первом же бою, 29 июня, силы кубинцев и повстанцев потерпели поражение. Вскоре Геваре не оставалось ничего, кроме как прекратить операцию и покинуть Конго. Дневник этой операции начинался словами: «Это история провала».
Хелена зажгла ночник и посмотрела на часы: 04.40. Она ни на минуту не сомкнула глаз, решила больше не мучиться, встала, надела халат и вышла из комнаты. Спустившись по лестнице до площадки первого этажа, Хелена остановилась и прислушалась: в санатории было тихо, как на кладбище. Она заметила чей-то силуэт, зажгла свет и встретилась взглядом с Рамоном.
– Почему ты сидишь в темноте?
– Не мог заснуть.
Хелена устроилась в кресле рядом с ним:
– Я тоже… С тобой все в порядке?
– Пытаюсь решить, что делать – остаться или уехать. Что посоветуешь?
– Не знаю.
– Твой отец говорит, что я здоров.
– Некоторые пациенты проводят здесь много месяцев, пока не поправятся окончательно. В санатории лечатся дети и подростки, больные силикозом. Многие приезжают, потому что у них серьезные проблемы со здоровьем, другие хотят подышать свежим воздухом, отдохнуть и насладиться кулинарным мастерством Марты, третьим нужно забыть семью и повседневные заботы. В прошлом году один парень признался, что приезжает, чтобы смотреть телевизор.
– Так как же мне поступить?
– Решай сам…
Однажды, проходя мимо кооператива, Рамон выразил желание зайти туда. Пациенты санатория бывали там запросто, и крестьяне с удовольствием с ними общались. Некоторые даже помогали на сенокосе и работали в столярной мастерской.
Хелена спросила Ярослава, когда Рамону можно будет нанести им визит, но тот был уклончив, сказал, что у него совсем нет времени. Она попыталась объяснить, что Рамон такой же пациент, как все остальные, что его очень интересуют их методы работы. Ярослав вспылил (чем ужасно удивил Хелену): этому человеку вход заказан!
– Мы знакомы много лет, что на тебя нашло? Ты что-то от меня скрываешь. Получил инструкции? Какие именно?
Ярослав взглянул ей в глаза:
– Уходи, Хелена, и оставь нас в покое!
Она решила не раздувать эту историю – зачем огорчать Йозефа? – а Рамону сказала, что крестьяне очень заняты и им не до него.
– Жаль, – ответил он, пожав плечами. – У меня на родине все иначе.
После этого случая Хелена изменила маршрут их прогулок: они огибали санаторий и шли по грунтовой дороге к лесу.