Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
Но мудрые олени точно знали, когда им завершить свои показательные выступления.
И наконец настала очередь журавлей, и словно знобкий ветерок прошелестел от холма до холма. Звери зашептались: «Журавли, журавли!»
Это был главный номер программы.
И они появились – дымчато-серые, словно закутанные в весенние сумерки, огромные птицы с изящными плюмажами на крыльях. Тонкие шеи и маленькие головки с ярко-красными хохолками изгибались в странных, сновидческих движениях. Журавли спускались с холма, и трудно было понять, летели они или скользили, как по льду, или это был танец, поставленный неведомым гением миллионы лет назад. Не различить
Мальчик смотрел как заколдованный. Он мгновенно понял, почему именно танцы журавлей дали имя всему празднику, хотя здесь собирались тысячи других птиц и зверей. В этом танце была дикая свобода, даже удальство, но рождал он совсем другое чувство – сладкую, щемящую печаль. Никто уже и не думал о драках и единоборствах. У всех, крылатых и четвероногих, появилось одно и то же желание – подняться над землей, избавиться от приковавшего их к земле тяжелого тела и парить в неземной, загадочной и зовущей высоте. И это желание, эту невысказанную тоску по недостижимому все живые существа переживают только раз в году.
Только один раз – когда они смотрят Большие журавлиные танцы.
VI. Дождь
Среда, 30 марта
Это был первый дождливый день. Почти все время, пока гуси ночевали на озере Вомбшён, стояла прекрасная, солнечная погода, но едва они снялись и полетели на север, начался дождь. Насквозь промокшему и окоченевшему от холода мальчику пришлось много часов просидеть на гусиной спине, ежась от порывов ветра и ледяных уколов хлещущего без перерыва дождя.
Утром, когда был назначен отлет, ничто не предвещало непогоды. В раз и навсегда заведенном порядке, с Аккой с Кебнекайсе во главе, гуси стройно поднялись в воздух двумя расходящимися шеренгами.
На этот раз у них не было времени подтрунивать над домашними собратьями на проплывающих внизу хуторах. Но поскольку гусям трудно лететь молча, они то и дело обменивались короткими репликами, якобы для поддержания порядка в строю: «Где ты? – Я тут. А ты где? – И я тут».
Никакой необходимости в этом не было: все и так знали свое место в клине. Выкрики прерывались только для того, чтобы показать Белому, как новичку, приметные ориентиры на земле. Суровые холмы, крупные поместья, шпиль церкви в Кристианстаде, королевская усадьба на узком перешейке между озерами.
Полет был довольно однообразным. И мальчика даже немного развлекло, когда небо начали заволакивать тучи. Раньше, когда он смотрел на тучи из окна дома или со двора, они вовсе не казались ему интересными – что там может быть интересного, серые и скучные! Но оказывается, если лететь среди туч, они выглядят совсем по-другому. Тучи похожи на огромные телеги, груженные ворохами серых бурдюков, наваленных друг на друга так, что непонятно, как они не падают с этих бесформенных старых телег. Другие телеги загружены бочками, такими огромными, что могли бы вместить целое озеро. И когда телеги собрались все вместе, когда во всем небе не осталось ни единого просвета, тучи, как по команде, начали лить на землю воду – из бурдюков и бочек, из тазов и бутылок, из мисок и кастрюль.
И в ту же секунду, как первые дождевые капли мягко упали в уже собравшуюся на земле пыль, из рощ и с полей послышался радостный вопль птичьей мелочи.
– Наконец-то дождь! Наконец-то первый весенний дождь! Какая же весна без дождя! Дождь – это цветы и зеленые листья, дождь – это червяки и насекомые! Червяки и насекомые! Можно ли вообразить что-то вкуснее и питательнее! – на все лады распевали птички.
Странно, но и дикие гуси были рады дождю. Впрочем, почему странно? Ничего странного. Дождь разбудит спящие в земле корешки, они дадут первые побеги; дождь размоет надоевший всем лед на озерах. Гуси вдруг забыли свою вечную серьезность в полете, перестали повторять бесконечное «Где ты? – Я тут» и начали вместо этого бестолково и нечленораздельно выкрикивать что-то радостнонепонятное.
Они словно забыли, с кем можно разговаривать, а с кем говори не говори – все равно не поймет. Пролетая над картофельной плантацией, которых так много в окрестностях Кристианстада, с полной серьезностью обратились к картошке:
– Пора просыпаться, вы, клубни несчастные! Хватит лениться, деревенщина! Ничего, дождик вас разбудит! Дождик вас разбудит!
И даже сделали круг над полем, будто дожидаясь ответа.
Но картошка загадочно молчала.
А завидев людей, торопящихся укрыться от дождя, они кричали:
– Куда вы торопитесь? Куда вы торопитесь? Неужели не видите, как с неба сыплются караваи и лепешки, караваи и лепешки!
Огромная, разбухшая туча летела вместе с гусями на север, не отставая и не обгоняя. Гуси даже вообразили, что это именно они запряглись в эту тучу и волокут ее за собой, и ужасно этим гордились.
Пролетая над очередным хутором, они кричали наперебой:
– Мы везем вам подснежники, посмотрите, какой груз у нас за спиной! Мы везем вам розы, яблоневый цвет и вишневые почки! Вишневые почки! Мы везем вам горох и фасоль, репу и капусту! Не ленитесь! И капусту! Не ленитесь!
Так они и радовались, пока не поняли, что дождь зарядил всерьез и надолго – скорее всего, на весь день. И начали понемногу скисать.
– Неужели вам не хватит? Неужели вам не хватит? – упрекали они березовые рощи на берегу озера.
Небо постепенно сделалось совершенно серым, уже невозможно стало различить отдельные дождевые облака. Никаких телег с бурдюками – все небо, как одна огромная, бескрайняя туча. Дождь тоже усилился, капли колотили по крыльям и проникали под плотно прилаженное, смазанное специальным жиром оперение. Земли почти не было видно, ее скрывала похожая на дым или облако пыли завеса разбивающихся вдребезги дождевых капель. Ничего не различить, все слилось воедино: горы, озера и леса. Слилось воедино и исчезло. Мальчику стало не по себе: вот кончится дождь, а под нами откроется совсем другая страна, вовсе не та, куда мы летим.
Ничего хорошего он уже не ждал; летели все медленнее, веселые крики смолкли, ему становилось холодней и холодней, зуб на зуб не попадал.
Но он старался не падать духом – и не падал. Во всяком случае, в полете. И во второй половине дня тоже не унывал, даже когда гуси приземлились у чахлой сосенки посреди огромного болота. Здесь было холодно и сыро, почти все кочки покрыты задержавшимся снегом, а те, что уже освободились от зимнего покрова, уныло и одиноко торчали из луж талой воды, покрытые, как шерстью, мокрой прошлогодней травой.