Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
– Смирре, а тебе никогда не приходило в голову, что это не очень уж достойно: тебе, знаменитому лису, с острыми зубами и когтями, преследовать беззащитных гусей?
Смирре послышался испуг в голосе старой гусыни, и он быстро произнес:
– Знаешь, Акка, если ты бросишь мне этого негодяя Тумметота, который у меня как кость в горле, мы заключим мир. И я обещаю оставить и тебя, и твою стаю в покое.
– Тумметота? Тумметота ты не получишь, Смирре. Потому что не только я, но и каждый в моей стае, от самого молодого до самого старого, готов ради него пожертвовать жизнью.
– Ну, что ж, если он вам так дорог… Единственное, что могу обещать, начну с него.
Акка
Смирре еще пару раз провыл что-то тоскливое и ушел, чтобы не показаться смешным.
Мальчик все слышал. Он попробовал заснуть, но не смог.
На этот раз вовсе не страх не давал ему спать. Он даже подумать не мог, что когда-нибудь услышит что-то подобное. Кто-то готов ради него пожертвовать жизнью!
И с этого возвышенного момента мы уже не можем уверенно повторить то, что как-то сказали про Нильса Хольгерссона: этот мальчик никого не любит и никто ему не дорог. В этот момент в нем что-то изменилось.
IX. Карлскруна
Суббота, 2 апреля
В Карлскруне настал вечер, и опять, как и накануне, луна налилась полным светом еще до того, как окончательно стемнело. Все было тихо и спокойно, хотя опять целый день шел дождь и дул штормовой ветер. Люди, наверное, решили, что это надолго, и попрятались в дома. На улицах тихо и пусто.
Как раз в этот час к городу подлетела стая Акки с Кебнекайсе – Акка искала место для ночлега в архипелаге. На суше они оставаться не могли – их неотступно преследовал лис Смирре.
Мальчик, как всегда, летел на Белом и смотрел на открывшийся внизу архипелаг. Небо над ними уже не голубело, как днем, оно изменило цвет и стало похожим на огромный купол бледно-зеленого стекла. Море тоже перекрасилось – стало молочно-белым и будто светилось изнутри, а по нему медленно катились белые волны с ажурной серебряной опушкой. Только у горизонта, там, где только что исчезло солнце, на воде догорала глянцевая, четко очерченная золотая полоса. Бесчисленные острова казались черными. Неважно, большие или маленькие, покрытые лугами или скалистые, они совершенно одинаково чернели на фоне моря. Даже дома, церкви и мельницы, которые он привык видеть белыми или красными, высились черными силуэтами на фоне холодного бирюзового неба. Ему показалось, что, пока они летели, землю подменили. И если они сейчас приземлятся, перед ними откроется совершенно иной мир.
Он как раз уговаривал себя, что в эту ночь должен обязательно победить страхи, но тут, как назло, увидел нечто и в самом деле пугающее. Стая летела над островом, состоящим целиком из высоких, квадратных скал, а между скалами сверкали золотые украшения – цепочки, кольца и медальоны! Он сразу вспомнил скалу Магле, которую тролли, живущие в поселке Тролль-Юнгбю, время от времени поднимали к небу на высоченных золотых подпорках.
Но ладно бы еще золото в скалах. Мальчугана по-настоящему испугало другое. Вода у берегов кишела всякими чудищами. Киты, акулы, еще какие-то неизвестные сказочные звери. Он сразу понял, что это никакие не киты и подавно не акулы. Остров осадили морские тролли, они собрались биться с сухопутными троллями, облюбовавшими этот странный клочок земли. И сухопутные понимали, что их ничего хорошего не ждет, – мальчик разглядел на вершине самой высокой скалы гигантского тролля, который стоял с поднятыми в отчаянном жесте руками. Тролль явно оплакивал свою судьбу, судьбу родного острова и его обитателей.
Мальчику тоже стало страшно, но когда он понял, что Акка выбрала место именно на этом проклятом острове, страх перешел в ужас.
– Не
Но гуси не расслышали его возгласа. И когда стая опустилась совсем низко, ему стало смешно: надо же, какая чушь померещилась! Никакие это не скалы, а дома. Золотые цепочки оказались уличными фонарями и освещенными окнами. Гигант с поднятыми руками – церковь с двумя плоскими башнями по углам, а все страшные морские чудовища – не что иное, как лодки и корабли, причаленные к пирсам. А пирсов было очень много. На западной, обращенной к материку стороне стояли в основном гребные и парусные лодки, на их фоне маленькие каботажные пароходики и вправду смотрелись как настоящие киты.
А с востока стояли на рейде огромные военные бронированные корабли. Широкие, массивные, с толстыми, откинутыми назад трубами. И другие – узкие и длинные; наверняка очень быстрые, скользят по воде, как дельфины.
Что это за город, мальчик вычислил сразу. Где еще может быть столько военных кораблей? Всю свою недолгую жизнь он был очарован кораблями, хотя никогда ни одного и не видел, кроме разве что бумажных корабликов. Он сам запускал их в плавание в придорожных канавах. Конечно же город, где стоял целый военный флот, не мог быть никаким другим, кроме славной Карлскруны.
Дед Нильса Хольгерссона много лет служил во флоте и без конца рассказывал про Карлскруну, про огромные корабельные верфи, про сам город, про церкви и памятники. И если бы мальчик мог отпустить шею Белого, он потирал бы руки от удовольствия, настолько рад был увидеть своими глазами все, о чем рассказывал дед.
Но зря надеялся: едва он краем глаза заметил крепостные сооружения у входа в гавань, Акка дала команду приземлиться на одной из башен большой церкви.
Для гусей, скрывающихся от неумолимого лиса Смирре, место было, конечно, очень надежным. Лисы лазать не умеют и предпочитают держаться подальше от церквей. И для мальчика тоже – разумеется, если не подходить к краю башни. Ничего, завтра, когда рассветет, он рассмотрит все: и верфь, и корабли.
Даже ему самому показалось странным собственное нетерпение – почему бы не выспаться, почему не дождаться рассвета? Он ведь и заснул уже под крылом, но тут его словно толкнул кто-то.
Вылез из-под крыла и по водосточной трубе соскользнул на землю.
Перед церковью была большая, мощенная булыжником площадь. Каждый булыжник с него величиной. Очень неудобно. Примерно так же, как для человека нормальных размеров перепрыгивать с кочку на кочку.
Сельским жителям всегда страшновато в городах. Им, выросшим на просторах лугов и полей, непривычно смотреть на широкие, по линейке проложенные улицы, на застывшие в своей огромности дома. Им кажется, все на них смотрят. И мальчик вдруг пожалел о своем опрометчивом решении. Захотелось вернуться на башню, под теплое крыло Белого.
К счастью, на площади было совершенно пусто. Ни души, если не считать бронзовой статуи на пьедестале. Мальчик долго рассматривал этого высоченного, крепко сложенного дядьку в треугольной шляпе, длинном камзоле, брюках до колен и в больших неуклюжих ботфортах. Интересно, кто он такой? И длинную палку держит так, будто вот-вот готов пустить ее в дело. Поза надменная, и выражение лица неприятное: строгий взгляд, крючковатый нос, некрасивый рот с очень толстыми губами.
– Вот это губы! Интересно, что здесь делает этот губошлеп? – Нильс чувствовал себя таким маленьким и беззащитным на огромной площади, что решил немного подбодрить себя. – Ты такой огромный и бронзовый, а я маленький и беззащитный… и все равно, я живой, а ты нет.