Удивительные приключения пана Дыли и его друзей, Чосека и Гонзасека
Шрифт:
Но Гымза был жив.
— Что, сухая репа, — сказал он слабым голосом, едва пан Дыля появился в комнате, — небось и ты ищешь себе прибытка от моей болезни? Вот, выкуси! — высохшая рука его сложила фигу. — Холопы ничего не получат, пока я не поправлюсь. Когда же поправлюсь, накачаю всех брагой до потери пульса, а там поглядим.
— Не сомневаюсь, что мы попьем вашей браги, — сказал пан Дыля, хорошо зная, что Гымза никогда не угощал своих работников не то что брагой, но и пустым чаем.
— Износили сердце заботы, как башмаки асфальт, — со вздохом продолжал пан Гымза. — Обещают заменить моторчик, но ведь, прохвосты, дорого просят, а успеха не гарантируют.
В эту минуту в комнату вошли двое мужчин в белых халатах и респираторах, делавших лица совершенно неузнаваемыми. В том, что это были не врачи, пан Дыля мог бы поклясться своею честью.
— Мы выбрали, шеф, именно то, что нужно, — сказал один из вошедших. — Товар от сорокалетнего спортсмена, которого подвели тормоза новенького «Мерседеса».
— Сколько? — с передышками спросил пан Гымза, глядя в потолок.
— Для вас тридцать.
— Слыхал, Дыля? Они требуют тридцать тысяч долларов. Они совершили прибыльно одно мокрое дело, чтобы совершить и другое? Что ты думаешь по этому поводу?
— Не знаю, шеф, — отозвался пан Дыля. — Что я знаю точно, так это то, что с удовольствием попробовал бы браги в день вашего выздоровления.
— Врешь, — сказал пан Гымза. — Но все равно ты единственный джентльмен в нашем вшивом городе. И если ты не одобряешь сделки, стало быть, она и впрямь грязная… Алло, господа, слышите меня? Двенадцать тысяч и ни цента больше!
— Мы посоветуемся, — после некоторого молчания сказал один из мужчин в марлевой маске. — Но вы теряете время. Что значат для вас тридцать?
— Не суйтесь не в свою тарелку!
Выйдя из дому вместе с незнакомцами, пан Дыля подал условный сигнал прятавшимся неподалеку Чосеку и Гонзасеку: просвистал мелодию песенки «Ах, будьте здоровы, живите богато!..» Его заинтересовали гангстеры в масках, и он решил, что неплохо было бы как-либо «сесть им на хвост».
Его насвистывания не остались незамеченными.
— Эй, ты, вытертая швабра, — угрожающе прикрикнул один из гангстеров, — что это ты тут высвистываешь? Уж не сигналишь ли полицейским?
— Пан Гымза никогда не любил полицейских, господа, — приподняв шляпу, ответил пан Дыля. — Уж кого здесь невозможно встретить, так это полицейских и секретных агентов. Я работал здесь больше трех лет, я знаю.
— Смотри, соломенный чурбан, как бы тебе не превратиться в головешку!..
Пан Дыля не терпел подонков, тем более куражливых. Он промолчал, сунул руки в карманы и, чуть приплясывая на высоких каблуках старых хромовых сапог, пошел своей дорогой, насвистывая прежнюю мелодию.
А пан Гымза, не дождавшись заказанного сердца за приемлемую сумму, скончался в ту же ночь…
После похорон пошли слухи, что при вскрытии трупа миллионера не было обнаружено сердца. Никакого — ни большого, ни маленького, ни здорового, ни больного. Эта сенсация послужила якобы поводом для созыва конференции кардиологов, на которой одним из ученых, родственником Слямзеля, было высказано предположение, что в некоторых случаях функции сердца берет на себя желудок. Никто не посмел возразить родственнику столь могущественного человека, и случай был зафиксирован во всех документах как «Гымза-казус».
Щипчики для бровей
После похорон пана Гымзы друзья вновь столкнулись с коварным Шмельцем.
В их отсутствие кто-то сжег сарай, в котором они жили, и полиция объявила поджигателями обитателей сарая.
— Не сомневаюсь, что это происки Шмельца, — сказал пан Дыля. — Он оклеветал нас. Но пытаться доказать правоту тем, кто фактически владеет всей властью, — пустая затея. Надо бежать из города, пока мы не оказались за решеткой.
— Полиция только этого и ждет, — сказал Чосек. — Пока надо затаиться здесь и немного переждать. Самое безопасное место — то, где нас и не подумают искать. — Что же это за место?
— Бывший дом пана Гымзы…
Не теряя времени, друзья потихоньку перебрались в дом, в котором прежде работали, и устроились на одном из балконов, где стояло много всякого хлама.
Но прятаться — это было не в обыкновении пана Дыли.
— Раз мы здесь, — сказал он, — нужно хорошенько разведать замыслы наших противников. Я заметил, что по вечерам Шмельц собирает своих холуев в столовой, где сожрал сердце глупого пана, который мечтал, чтобы его избрали президентом какой-нибудь европейской лиги…
В столовой толпилось и гомонило странное общество. Некоторые были в масках, другие в париках и с накладными бородами и усами.
— Смотри-ка, — удивился пан Дыля, указывая на пузатого коротышку в пышном рыжем парике. — Это же новый мэр города… А вот тот — глава департамента образования. А тот — начальник полиции… Далеко пустил щупальца Шмельц!..
Наконец появился хозяин. Он властно махнул рукою, и тотчас установилась гробовая тишина.
— Наши люди приобрели в России сто тысяч щипчиков для бровей, — сообщил он. — На этой чепухе мы должны получить хорошую прибыль. Завтра в этом вонючем городе мы устроим ажиотажную продажу щипчиков по два доллара за штуку. Ваша задача — обеспечить участие своего актива. Первыми покупателями, как и прежде, будут наши люди. В установленных местах они смогут сдавать щипчики, и те вновь пойдут на продажу. Мы подожжем общественное безумие сразу во всех точках, пустив слух, что щипчики скупают по пять долларов в какой-нибудь Польше или Грузии. Все подготовлено. Я уверен, мы вытряхнем из обывателя последние накопления. Он соблазнится, а когда прочухается, поезд, как всегда, будет уже далеко… Население на этом этапе должно быть совершенно нищим, тогда его поведение можно будет прогнозировать с точностью до отдельного подъезда…
Когда друзья вернулись в свое убежище, Чосек сказал:
— Ничего у них не выйдет. Жители города не такие дураки, чтобы покупать всякую чепуху за валюту, и на что обыватели купят доллары, если им не на что купить еду?
— Именно потому они и будут покупать щипчики для бровей, — задумчиво произнес пан Дыля. — Это еще одна сторона дьявольской науки оболванивания. Тут все просчитано: из несчастных будут высосаны последние гроши, может быть, предназначенные для больных детей или отложенные на похороны.