Уездный город С***
Шрифт:
Под этим взглядом мысли у поручика отчего-то разбредались, не желали выстраиваться друг за другом и постоянно норовили уползти куда-то не туда. Например, цеплялись за то, что ладонь девушки лежит у него на груди точнёхонько против сердца, и колотится то неровно, уж очень торопливо, в трепетном волнении, в предвкушении какой-то радости.
Всё же контузило, что ли? Или просто свистнула над самой макушкой коса старухи и пока не получается толком осознать это событие — и миновавшую смерть, и чудесное спасение? Или это всё же о другом?..
Может, Титов и сообразил бы, отчего сердце так заходится, да только в этот момент
Глава 11. Семейная драма
Титов и Брамс сидели на скамье пожарной машины — огнеборцы гостеприимно потеснились. Огонь уже давно погас, почти без усилий со стороны людей: прошедшая гроза столь щедро залила пепелище, что прибывшим пожарным не пришлось даже разворачивать рукава. Они давно бы уже отбыли в часть, но из-за неясной природы взрыва, вызвавшего возгорание, пришлось задержаться.
Брандмейстер с вещевиком, ответственным за хозяйство расчёта, ругаясь, бродили по пепелищу. Мокрые от дождя и грязные от золы и сажи как черти, они сначала разглядывали место происшествия вдвоём, потом — со срочно вызванным взрывотехником. Не оставалось сомнений, что сработала некая бомба, а они пытались определить какая, где именно и почему. Полицейские тоже не уезжали, ожидая вердикта. А больше на улице никого не было: зевак быстро разогнал дождь, хотя на окнах ближайших домов порой недвусмысленно шевелились занавески.
Брамс ревниво поглядывала на ёлки, за которыми неразборчиво слышались приглушённые голоса мужчин, вздыхала, куталась в свой анорак и жалась к тёплому плечу поручика, но помалкивала. Аэлита очень хотела бы поучаствовать в осмотре, но помощи своей не предлагала: понимала, что во взрывах она — так себе специалист. Да и особенного смысла рваться вперёд прямо сейчас не видела, от неё ведь не собирались скрывать результаты. Титов явственно был настроен если не на равноправную (вещевичка признавала, что для самостоятельного ведения следствия у неё недостаточно знаний и навыков) работу, то как минимум на откровенность, и Брамс это несказанно радовало.
Да и, что скрывать, обыкновенные бытовые неудобства останавливали от излишних проявлений любознательности, девушке очень не хотелось бродить по мокрому пепелищу. И так извозилась до безобразия, но то было непреднамеренно и неизбежно, а тут уже получится — по доброй воле!
А ещё Аэлиту пока совсем не тянуло на геройство, она пока переживала недавнее происшествие и смаковала эти свои переживания. Понимание, что именно она оказалась права и поступила верно, предугадав опасность, чрезвычайно грело душу. Девушка радовалась собственному маленькому триумфу, благодаря которому наконец-то почувствовала себя в роли следователя — ну ладно, помощника следователя! — гораздо увереннее. Ощутить себя полезной, нужной не только в привычной, научной, области, но в новой, столь желанной и интересной, — это ли не счастье!
То есть поручик, конечно, говорил, что её вычисления принесли пользу, но то была польза неявная, эфемерная, которую Брамс не вполне сознавала и не могла пока уяснить. А тут — столь яркий, столь замечательный поступок, достойный книжной героини! Искреннее же и добровольное признание её правоты поручиком и
О том, почему за эти несколько дней мнение и одобрение петроградца вдруг стали ей настолько важны, Брамс не задумывалась, как не задумывалась и о подоплёке всего происшествия: ей для этого было слишком хорошо, покойно и радостно.
А еще хотелось поделиться своим маленьким счастьем со всем миром и особенно с задумчивым и погружённым в мысли Титовым. Обнять за шею, расцеловать в колючие и чуть сизоватые от тёмной щетины щёки, полюбоваться смешливыми золотистыми искорками в карих глазах… Почему-то казалось, что для полного счастья не хватало именно этого, но тут Аэлита проявила редкое благоразумие и сдержанность: понимала, что, как бы ни хотелось, кидаться с поцелуями к постороннему мужчине — не самое лучшее решение. Ладно бы наедине, но сейчас точно не поймёт, небось ещё заругает и всё испортит.
Настроение же Титова было строго противоположно девичьему. Поручик был хмур, мрачен и с каждой минутой, с каждой мыслью смурнел всё больше.
Недавно следователю казалось, что картинка начала складываться, но эта бомба разнесла её вдребезги, вместе с портретом возможного убийцы. Взрыв никуда не укладывался, да и сам этот брошенный дом — тоже. Если до взрыва Титов еще мог бы предположить, что Навалова через пустой участок и дыру в заборе (а их тут хватало) выбиралась в переулок и шла куда-то пешком, то бомба в доме напрочь перечёркивала даже эту слабую, шаткую, за уши притянутую версию.
А если быть честным с собой, то и без всякого взрыва картина складывалась нелепая.
Проститутка ходит на встречи с любовником, всё. А тут — шпионская конспирация на хорошем, высоком уровне! Зачем было так скрываться? От жены? Да кто в таком случае эта жена, служащая Охранки?! Или Навалову с самого начала собирались убить и потому так скрывали связь? Но зачем и кому она в таком случае помешала? Какой смысл был столь долго выстраивать с ней отношения?
Или убийца впрямь безумен? То есть в прямом смысле психически больной человек, который страдает ко всему прочему паранойей. Тогда он мог прикончить проститутку, например, за нарушение какого-то из его правил, и Навалова ещё долго продержалась в этой игре! Тоже воздушный замок, построенный из одних догадок, но сюда хоть как-то можно было приплести взрыв.
Правда, Титов даже предположить не сумел, какую сказку мог скормить любовник Наваловой, чтобы она решилась соблюдать все его правила. Хитрая, умная, расчётливая баба, наверняка не лишённая чутья. Что он ей пообещал? Жениться и увезти? Может быть, но как заставил Аглаю в это поверить?
А если это был не любовник, то кто? Навалова примкнула к политическому подполью? Дикость какая. Всё, что Натан успел выяснить об этой женщине, категорически не подходило бунтарке. Протестуют обыкновенно балованные дети обеспеченных родителей, романтики, легковерные простаки и верховодящие всем этим представители иностранного капитала. Иногда люди, доведённые до крайней степени отчаяния, но таковых в оссии, слава Богу, в последнее время было немного. И уж точно Навалова не входила ни в одну из указанных групп людей.