Уездный город С***
Шрифт:
Оставить девушку в таком состоянии Титов, конечно, не мог.
— Пойдёмте, — кивнул он. — Чаю выпьем, отдохнём и решим, что делать.
До дома дошли в молчании. Аэлита хмурилась, думая о чём-то своём, а Титов поглядывал на неё и пытался понять, что же могло произойти за те полчаса, в которые Брамс отправилась переменить одежду. Случилось дома, тут и гадать не о чем. Неужели мать проболталась о семейном заговоре? Да нет, навряд ли: тогда бы вещевичка поделилась бы негодованием с Титовым, а не замкнулась вот так в себе. Но чутьё и жизненный опыт подсказывали, что направление верное, оставалось только разговорить понурую Брамс, поскольку на догадках решения проблемы не найдёшь, а разобраться в неприятностях Аэлиты он намеревался твёрдо. И потому, что чувствовал себя в изрядной степени ответственным за девушку, и потому, что ему не хотелось никаких неприятностей для такого необыкновенного создания, а ещё потому, что было непривычно и горько видеть энергичную вещевичку столь унылой и потерянной.
Марфа Ивановна появление гостьи встретила изумлением, но ничего не сказала, а потом Титов вкратце обрисовал обстоятельства — мол, беда какая-то у девушки дома приключилась, вызнать надо, что за напасть, и помочь, — и вдова прониклась пониманием и сочувствием.
Брамс усадили к столу, вручили большую кружку кипрея с мёдом. Хозяйка неторопливо рассказывала обо всём подряд. Натан, отнёсший фуражку, китель и портупею с прочим имуществом в комнату, поддержал женщину, тоже припомнил несколько забавных историй — частью из детства, частью из кадетских будней. Аэлита в этой тёплой, домашней обстановке потихоньку оттаяла, даже заулыбалась, что-то спрашивала… а потом вдруг разревелась — горько, отчаянно, навзрыд, уткнувшись в плечо сидящему рядом поручику.
Тот обменялся с Прокловой растерянными взглядами, оба не ожидали столь бурного проявления чувств, но призывать девушку к порядку, конечно, не стали. Титов чуть повернулся, осторожно обнял Аэлиту, молча гладя по рыжим кудряшкам, и та с готовностью, как-то очень уютно и почти привычно вцепилась обеими руками в рубашку мужчины. Марфа Ивановна бесшумной тенью вышла из горницы в заднюю комнату, где жила сама, и принесла чистый носовой платок.
В уютных, крепких объятьях поручика Аэлите стало очень хорошо и покойно, отступило недавнее мучительное чувство, будто в мире или даже внутри у самой вещевички что-то невозвратно изменилось, переломилось, пришло в негодность, так что безутешные рыдания смолкли достаточно быстро.
— Спасибо. — Шмыгнув носом, Брамс приняла у мужчины платок, не спеша притом отстраняться и соблюдать какие-то приличия — о последнем сейчас совершенно не думалось.
— Аэлита, может быть, вы раскроете причину вашей печали? — тихо спросил Титов, опустив неуместное в подобных обстоятельствах отчество и тоже не торопясь размыкать объятья.
Брамс нахмурилась, утирая глаза и нос, а после решительно кивнула и, сбиваясь, захлёбываясь словами, принялась рассказывать о событиях в доме. О запрете матери, о её непонятных и неожиданных угрозах, о том, насколько странным всё это показалось девушке, привыкшей к постоянной поддержке и одобрению собственных начинаний. Договорилась даже до того, что мать её подменили или вообще бес попутал.
Вещевичка, молодой гениальный учёный — о бесах заговорила!
А потом, высказавшись, с детской доверчивостью опять прижалась к мужчине, крепко обняв обеими руками и уткнувшись носом ему в шею.
Титов шумно вздохнул, вновь погладил кудрявую голову и беспомощно глянул на сидящую через стол хозяйку.
— Да, дела-а, — протянула та, покачав головой. — Горе луковое. Нешто ты думала, что материнское сердце такое покойно встретит? Шутка ли, дочь едва не убилась…
— Она не волновалась, она ругалась, — упрямо пробурчала Брамс поручику в ключицу.
— И напрасно! — задумчиво покивала Проклова. — Хворостину бы лучше взяла да выдрала от души, может, дойдёт…
— Ну, знаете ли! — возмущённо ахнула Аэлита, резко отстранилась от мужчины и попыталась встать.
— Не сердитесь, Аэлита, — мягко попросил Натан и бросил укоряющий взгляд на хозяйку, не пуская девушку. — Марфа Ивановна просто таким образом хотела сказать, что понимает негодование вашей матери. Родительское беспокойство порой принимает подобные формы, увы.
— Но она же Чиркова хотела просить, чтобы тот мне от места отказал! — возмутилась Брамс.
— Тут, видите ли, какая штука, — осторожно подбирая слова, заговорил Титов. — Это всё от страха, что с вами беда может случиться. Прежде, пока вас к следственной работе не привлекали, это и негодования такого не вызывало, а тут ваша матушка перепугалась не на шутку, вот и наговорила в пылу всякого.
— А почему же она Коленьке ничего такого никогда не говорит?!
— Только не сердитесь, но это всё объясняется тем, что вы девушка. Всё же в глазах матери счастье дочери — в большой дружной семье. Я думаю, она любит вас и желает добра, но принять ваше стремление рисковать собой ей довольно трудно, — сказал Натан, мысленно посылая ругательства Людмиле Викторовне Брамс. Она свою дочь понять не желает, поговорить с ней не может толком, плетёт за спиной интриги, а он еще её выгораживать должен!
А если хотела, чтобы дочь скромно дома сидела, так надо было её сызмала воспитывать соответственно, а не взрослой уже девице выговаривать. И за хворостину хвататься.
— Но я не хочу уходить из сыска! — нахмурила брови Аэлита. — А если она и впрямь к Чиркову пойдёт? А если он её послушает?!
— Никуда она не пойдёт, — вздохнул Натан. — Потому что, кроме полицейского Департамента и Чиркова, который родственник и может за вами присмотреть, есть ещё Охранка. Туда вас с вашими талантами примут с распростёртыми объятьями, и на него никакие встревоженные матери никоим образом повлиять не способны. Она сгоряча это сказала, со страху.
— Но она же и вас ругала! А вдруг она на вас нажалуется?!
— Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — увещевательно проговорил Титов. — Она успокоится, я в этом совершенно уверен. Может, не сейчас, а завтра, но нужно хотя бы дать весточку, что у вас всё в порядке, чтобы она не беспокоилась.
— Я не хочу с ней разговаривать! — упёрлась Брамс. — Она ещё больше ругаться будет, если узнает, что я к вам пришла.
— Ну, тут её можно понять, — со смешком кивнул Натан. — Давайте сделаем так. Вы останетесь здесь, а я в Департаменте переночую, там и тахта есть. А поговорить… Может быть, сообщить вашему отцу? Против этого вы не возражаете?
— И правда! — заметно оживилась Аэлита: про то, что у неё еще и отец есть, который точно не станет ругаться, она за всеми переживаниями позабыла. — Он, должно быть, сейчас на службе, у него там и телефон есть!
— Ну вот и замечательно. Оставайтесь, а завтра, на свежую голову, подумаем, как с вашей матушкой объясняться.
— Ох, не пори ты горячку, поручик, — махнула на него рукой хозяйка. — Придумает тоже, на службе спать! Я этой девице бедовой на чердаке постелю, там зимой-то холодно, но сейчас хорошо будет.