Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Приказ есть так сполняй, коли по людски не хочешь.
ХХХ
Правитель как будто и не спал вовсе. Принял Пеха в потайной комнате в полном облачении. Пока читал добытый свиток, лицо его мрачнело. Наконец поднял глаза на Пеха.
– Читал?
Пех с трудом, но сделал удивленное лицо.
– Послание царю и патриарху?
– Чего же мне тогда привез?...-спросил на лету Годунов, а продумав, добавил.- За Битяговского..
Правитель зло щелкнул пальцами.
– Один дьяк больше стоил чем все эти золоченые блохи из рода
Пех склонил голову. Правитель подошел ближе, посмотрел пристально в глаза черного пристава.
– Чего же ты? Рассказывай. Рассказывай.
ХХХ
После разговора с Пехом, правитель пошел советоваться с женой. Мария напряженно читала грамоту из Углича. Наконец опустила руку вниз.
– Беда какая, Борис.
– Делать что теперь.
– На нас все думать будут.
– Не верю я, что Битяговский сам без дозволу такое дело умыслил.
– А был дозвол?
Борис долго смотрел на жену.
– Нет. Не было.
– Тогда к царю идти надо.
– Сейчас?
– Прямо сейчас. Пока кто другой не донес. И не так как надо. А с Ириной что? Теперь, когда Дмитрий мертв?
– Что поменялось? Царь умрет и тогда опять голова с плеч....Нет здесь ничего не прекращаем. А Нагих...Нагих за дьяка в пыль растереть.
– Но сам ничего не делай. Знать не знаешь, как это получилось. На Нагих все вали. Что бунт затеяли.
– Думу созывать надо. Патриарха.
– Как Дума приговорит, так пусть и будет...Если бояться нечего???
Мария снова внимательно посмотрела на мужа. Он взгляд выдержал.
– Нечего нам бояться...И некого...
ХХХ
Не смотря на неустойчивую погоду, царь перебрался в летний деревянный терем. Пришлось правителю бежать, небрежно накинув на плечи летнюю тонкую шубу, через колодезный прямоугольник двора. Не до пышности теперь было. Хорошо что про сапоги вспомнил, а то и бежать бы пришлось в турских с загнутых носками туфлях. К царю прошел, не останавливаясь, сел на краешек царской постели. Она была широкая и невеликая фигурка царя скомкалась где-то в самом углу. Борис ждал, не торопился будить государя. Присматривался. В лампадном свете мягко блестели драгоценные оклады икон на темных обитых атласом стенах. На толстой деревянной ноге раскрыта книга с богатыми разноцветными миниатюрами. Годунов поднял с пола деревянную лошадку об одной ноге. Не закончил еще царь мастерить. Борис положил лошадку на место и осторожно тронул государя за плечо.
– Государь. Государь.
Федор вздрогнул. Рука нырнула под подушку, но вот он узнал Бориса.
– Борис? Ты?
В руке царя крохотный итальянский стилет. Не смог скрыть усмешку Годунов.
– Великая важность, государь. Из Углича гонец.
– Что? Дмитрий? Убили?
– Смерть принял царевич.
Бессильно опустился Федор на подушки.
– Проклятый род. Проклятый я...
ХХХ
Птичий двор Патриаршьего дворца. Похожая на клюку, сутулая высокая и черная фигура патриарха в окружении желтого пушистого озерца из говорливых нежных цыплят. Патриарх бросает вниз хлебные крошки. Наблюдает, как топчут друг друга цыплята, пытаясь дорваться до сладкого куска. Борис смиренно ждет, когда патриарх закончит, тогда коротко целует пасторскую руку.
– Слышал, владыко?
– Вся Москва гудит...Бедное дитя. Не за свои грехи...
– Думу собираем. Тебя зовем. Слово верное хотим услышать.
Патриарх отвечал и больше своим собственным мыслям.
– Нельзя в такой скорбный час державу качать. Слышишь, Борис?
– Так же думаю, владыка. Но я к тебе с другой опасностью. С царем беда.
– Что так?
– В монастырь собрался, наш государь надежа. Нужно его от этого желания отвадить. В такое время о другом думать. Кому как не тебе, владыка, ворота в град небесный запереть.
ХХХ
В царской спальне тихо. Царь Федор сжался на лавке у стены. Напротив патриарх на низкой скамеечке. Чертит на полу из ценного дерева фигуры тяжелым патриаршим посохом.
– Экую тебе красоту влахи сработали.
– начал патриарх.
– Это наши владимирские пачкули.
– отозвался Федор.
– Гляди-тко. Ай да, курносые. Вот тебе и лапти...Когда выучились? Да...
– Не могу, владыка.
– зашептал горячо царь.
– Кровь одна...Всюду кровь...Худой я царь...Правду, батюшка, говорил.
Патриарх встал и подошел ближе.
– Будто ты сейчас вот на перекрестке стоишь. А когда в Успенском соборе на тебя брамы и шапку золотую одевали, ты разве не знал, на что идешь? Разве не знал?...Если и хотел от земной жизни убежать тогда и надо было спасаться, когда в начале пути был...Теперь нет твоей воли свернуть. Одна воля. Дойти до конца.
– Дмитрия убили.
– Неизвестно еще что там случилось. Разведать надо, что там на самом деле было. И было ли?
– Это пусть правитель делает. Никто и не заметит, если я в Донской тихо уйду. Рыболовье там, вечера тихие.
– Рыболовье и впрямь в Донском завидущее. А в остатнем ты не прав, царь Федор. Как отец духовный тебе говорю...Ты один остался из рода царей московских. Разве царь тот, кто приказами да послами ведает? Царь тот, кого Бог на это направил. Ты природный царь. На тебе Московское царство держится. Уйдешь и в смуту народ свой ввергнешь. Это самый тяжкий грех. Подумай, сколь людей страдать заставишь.
– Слаб я. Слаб.
– Не важно. Сильный или слабый. Иной слабый дольше самого сильного живет. Погляди на иконы наши. Разве знаем мы, как, взаправду, как Никола Угодник выглядел. Тощий был или жирный. С носом важным или пуговкой. Что его пугало. Зубная резь или ветры смрадные? Кто теперь разберет. Где та правда. Но вот икона. Вот Никола. И верим, что Никола...Потому как не важно что да как. Важно где и когда. Ты знак царь Федор. Знак божьей милости над державой московской. Без тебя она в глади мор обрушится. Этого хочешь? Этого?
Патриарх отставил в сторону посох и прижал к себе рыдающего царя. Гладил худые вздрагивающие плечи.
ХХХ
Русин Раков на телеге покрытой рогожей въехал в ворота подворья Михаила Нагого. Русин Раков спрыгнул с телеги. Поклонился Михаилу Нагому.
– Показывай, что привез.
– Что нашли, то привез.
– ответствовал Раков.
Он сбросил рогожу. На дне телеги лежали несколько ржавых сабель, ножей и копейных наконечников.