Угличское дело. Кинороман

Блажиевич Денис Викторович

– Не расстается.

– Вот-вот.

Подбежал Тимоха с колесиком. С загадочным видом встал в отдалении.

– Что?
– с набитым ртом спросил Осип.

– Пряник. Никогда таких не едал.

– Еще чего?

– На Тимох.
– Волохова протянула мальчику пряник. Тимоха цапнул пряник.

– Чего у царевича не попросишь?
– спросил Осип.

– Просил.

– Ну?

– Ух и сладкий...Я, конечно, согласный, что лупит, ежели он царевич. Лупить лупи так и угости потом. А то что ж так насухую. Совсем злюче получается.

– Чего приперся то.

Тимоха проглотил пряник в мгновение

ока, с сожалением посмотрел на развязанный узелок и сказал.

– Из церкви вышли, скоро через двор пойдут.

Волохова сразу засуетилась.

– Опять бежать надо. С крыльца встречать...А ты иди. Иди, сыночка. Что-то будет, если царица заприметит.

Волохова, причитая и охая, бежала к крыльцу. Рядом подпрыгивал Тимоха. Осип сжал кулаки, со злостью взбил сапогом землю. Подхватил узелок и скрылся в калитке.

ХХХ

Царевич Дмитрий увязался за матерью. Шел за ней по узким горбатым коридорам.

– Матушка!

– Дмитрий.

– Ты обещала?

– Ты уже взрослый, Дмитрий. Пора перестать царем слыть...

Мимо склонившегося Степана Мария вошла в свою комнату и царевич вслед за ней.

– Говорю же, хватит.
– прикрикнула царица.- Делай, что велено.

– Не буду.
– топнул ногой царевич.
– Я хочу, а значит так тому и быть.

Ответом была сильная пощечина. На глазах у мальчика закипели колючие слезы, но он не позволил себе расплакаться. Напротив, царевич выхватил из-за пояса нож со светлым треугольным клинком.

– Не смеешь! Ты! Зарублю!

Царица рассмеялась. Легко обезоружила сына и выбросила его из комнаты.

– Степан!
– закричала она.
– К лекарю царевича.

Степан сзади подхватил царевича и поволок его по коридору. Царица захлопнула дверь.

– Знакомая злоба.
– услышала царица и в испуге отшатнулась.
– Ты? Как?

– В Волохову переоделся.
– Пех подошел к царице, и она сама обняла его, прижалась крепко-крепко.

– Степан твой, дежке наказал морковку в кухню отнести, а дежка подумал. "Дай, по дороге к царице забегу. Столько не виделись" Что ты, любушка?

– Устала. Одним тобой держусь.

– А сын?

– Сам видел. А что дальше будет? Иногда думаю...

– Что?

– Ничего. Правитель послал?

– Он. Проведать, чего тут Нагие чудят.

– Он не знает?

– Если бы знал, такое устроил бы.

– Столько лет милуемся, и не знает?

– Да и пусть...Может скоро совсем вместе будем.

– Как?...Не обманывай. Все бы бросила и за тобой ушла.

– Расскажу, расскажу, милушка. Дай срок.

ХХХ

Золотую палату сладили в московском дворце всего пару лет назад, но слава о ней разошлась далеко, шагнула в сопредельные страны и предальние Кабарду и Персию. Светлая, просторная, с высоким пещерным сводом и окнами из стекольной разноцветной мозаики. Ее расписывали свои русские мастера. Никогда не бывали они в Константинополе, не видели той первой Золотой палаты, где жены императоров ромейских принимали послов и вершили государственные дела наравне со своими мужьями, а в иное время и со всем без них. Хотели повторить былое величие, но, как и положено, настоящим неофитам-самозванцам перестарались

на всю ивановскую. Кого только не было на румяных ярких стенах. Журавли с тигриными хвостами, африканские (они же рязанские) цапли с головами драконов. Квадратные деревянные колонны были оплетены зелено-золотыми стеблями мифических растений и цветами из лепестков похожих на распущенные петушиные хвосты. В глубине вокруг золотого кресла были начертаны сцены из жизни византийской императрицы Ирины. У ромеев, изображенных на стенах были совиные глаза и преострые греческие (как их понимали в Городце на Волге) носы. Уберегся пока от этого безбашенного византийства один единый потолок, но уже были подведены дощатые леса. На самом верху лежали на спинах русоголовые мужики потные от удовольствия и заботы. Они малевали никогда не ведомый им мир, а значит известный до самой последней черточки. Сейчас они домалевывали яростную голову сатанинского змея, искусившего праматерь Еву. И таким ужасным выходил этот библейский зверь, что царица Ирина коротко вскрикнула.

– Страшный какой.

– Нелепый.
– ответила Мария Годунова.

Она и Ирина наблюдали за работой мастеров через решетчатые узкие окна.

– Зачем же страхолюдина такая?

– Приказ правителя.

– Неужели и до этого брату есть дело?

– До всего, что царскую власть укрепляет.

– Серьезно?
– рассмеялась царица.
– Малеванный змей на потолке, боярыня.

– И малеваный змей....и лекарь волошанский из ляшского посольства. Борис его за 70 рублев купил. Пол Костромы не жалеючи.

В слуховой комнате Мария взяла с многоугольного коротконого столика кубок с вином. Здесь было можно, никто не увидит. Мария попробовала вино и зажмурилась от удовольствия.

– Сладкое. Хочешь, царица?

– За этим звала?
– спросила Ирина.

– Что ты, царица? ...И за этим тоже, но не только.

Марина смотрела на родной округлый подбородок, но все остальное... Мария не любила сноху, но подбородок...Она начала кропотливо втолковывать, то о чем сговорились с Борисом.

– Лекарь знает свое дело. Турский салтан...Мало что у него тумен жен, а наследника не было Баб-Ага сготовил зелье.

– Кто?

– Говорю же Баб Ага. Лекарь.

– Нет, сестрица...Сколько уже их было...Прелесть все это. Ведовство и волхование. Молитвой и покаянием действовать надо.

– 15 лет как действуете.

Царица Ирина гладила пальцами высокий чистый лоб. Ласкала потаенную мысль.

– Думаю иногда...Пусть со мной также поступят. Как князь Василий с Соломонией Сабуровой. В монастырь горемыку бездетную, а сам на Глинской женился.

– И что получилось?

Мария подлила вина в кубок.

– Царь Иван Васильевич получился...Или ты не видишь божий промысел?

– Вижу.
– поспешила согласиться Мария и наконец решилась. Протолкнула вперед то, что давно сказать хотелось. Не прямо, но чтобы понять, было достаточно.

– Если бы не Овчина-Оболенский стольник может и не осилил бы князь великий Василий.

– Мария! Что говоришь такое? Страшно!

– Страшно? Не то страшно. Не страшно говорить, страшно не делать.

Мария выстрелила.

– Надо помочь государю, если истинно его любишь, царица. Сама видишь, по какой тонкой досочке все ходим. Едва-едва вчера от страшного убереглись, а что может получится завтра?