Угроза вторжения
Шрифт:
— А если не через дверь? — спокойно спросил Максимов, покосясь на поднявшийся у плеча ствол.
Тупое рыло глушителя дрогнуло, потом поехало вниз.
— Это как?
— Очень просто. — Максимов понял, что стрелять тот уже не будет. Самый простой прием переключения внимания сработал на все сто процентов. — Запомни, убить можно только того, кто сам решил умереть. Иначе он убьет тебя — и будет прав.
— А как ты тут узнаешь? Мочить его надо, и делов нет.
— Сейчас спросим, хочет ли он смерти. — Максимов по-звериному потянул носом, принюхиваясь к острому собачьему запаху, идущему из сарайчика. — Отходи к
— Крыша поехала? — Стас потянул Максимова за рукав. Тот повернулся. Что-то такое, наверное, появилось в лице Максимова, если рука Стаса безвольно упала вниз. — Блин, ну ты отмороженный, — протянул Стас.
— Иди. — Максимов отвернулся.
Дождался, пока не отшуршит пожухлая крапива под ногами Стаса, и сделал первый шаг вперед. Пес в сарае зарычал, потом клацнул зубами и притих.
Крылья Орла
«Приближаясь к зверю, будь максимально расслабленным. От тебя должна исходить спокойная уверенность в непобедимости. Ты не навязываешь бой, потому что сильнее, и зверь это поймет сам. Контролируй свой голос. Он должен быть низким и ровным. Если в тебе задрожит хоть струнка, голос выдаст тебя, и зверь, почуяв слабинку, моментально бросится. Не допускай даже мысли о броске на зверя. Он почует ее задолго до того, как ты осознаешь, что она пришла тебе в голову. Не заступай в зону его безопасности, нарушишь ее — сработает рефлекс, а он у зверя мгновенный. Пригласи его в свою зону. Это знак доверия сильного слабому, обещание защиты. Не бойся и не пытайся запугать. Страх — это смерть».
Он медленно двигался вперед, ощущая, как сжимается и вибрирует пустота, отделяющая его от сжавшегося перед прыжком зверя. Он слышал нервную дробь сердца, сдавленное дыхание через стиснутые и ощеренные до черных десен зубы, кожей ощущал жар от перегретой от напряжения шкуры. Нога замерла, не коснувшись земли, когда по телу зверя прошла тугая волна, еще мгновение, и живой комок плоти, обезумевший от жажды убивать, как ядро снес бы дверь.
— Сидеть! Сиди тихо, и я не причиню тебя зла. — Он не знал, произнес это вслух или только подумал, но тугая волна ушла из тела зверя. Он почувствовал, как у того «текут», расслабляются мышцы. — Сиди, сиди тихо и слушай. Если хочешь умереть, я убью тебя. Если хочешь жить, можешь жить рядом со мной. Мы не будем друг другу мешать и драться за еду. Ты получишь ее. Я стану делиться с тобой.
Он подошел вплотную к темным потрескавшимся доскам. Провел ладонью по шершавым бороздкам. Зверь отпрянул назад, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах забились красные светлячки.
— Спокойно! Можешь стоять рядом со мной.
Зверь надсадно закашлялся, потом протяжно выдохнул, и из-под двери показались кончики передних лап.
— Вот так, — удовлетворенно подумал человек. — Запомни мой запах. Хорошо запомни! Потому что я сейчас открою дверь, и ты увидишь меня.
Максимов побелевшими от напряжения пальцами свернул замок вместе с дужками и осторожно потянул дверь. Мерзко, как ножом по стеклу, заскрипели петли. Момент был решающий, очумевший от темноты пес мог броситься на первого, кто попал в поле зрения.
Дверь дрогнула, слабо хрустнула застарелая ржавчина, и в щель просунулась огромная морда кавказца.
Максимов плавно опустился на одно колено, нож был там, где ему положено — в ножнах на правой лодыжке. В крайнем случае, он знал, рука сама собой выдернет нож из ножен, тело кувырком уйдет в бок, и на месте атаки пса встретит стальное жало. Но думать об этом он себе запретил.
Они встретились глазами. У обоих они были золотисто-зеленые, не отпускающие. Пес не выдержал первым, кашлянул, словно подавился шерстью, и опустил морду.
— Вот так-то лучше, — тихо сказал Максимов. — И запомни: или я главный, или ты — мертвый. А теперь иди, гуляй!
Пес медленно вытащил мощное тело из узкого проема. Постоял, щурясь на свет. Потом с шумом бросился в густые заросли крапивы.
— Концерт окончен, — сказал Максимов так, чтобы услышал Стас. Встал и с облегчением потянулся. — Случай трудный, но жить будет.
— Ну ты, на фиг, отмороженный! — Стас так и стоял, как прилепленный, прижавшись спиной к дому.
— А ты камикадзе недоделанный, — беззлобно огрызнулся Максимов, Начался отходняк: по телу прошла первая волна нервной дрожи, выбив липкую испарину на лбу. — Фу-у!
— Это я-то камикадзе? — Стас напряженно хохотнул. — Ты даешь. Макс! Он бы тебя уделал, как бог черепаху.
Максимов дождался, пока тот пройдет разделявший их десяток шагов, за это время успел задавить отходняк. Уже спокойно, без нерва в голосе сказал:
— Меня только порвал бы немного. А тебе яйца отгрыз бы до самого аппендикса. Сказал же, убери, дурила, ствол! Пес натаскан бросаться на реальную угрозу. Я бы свалился в траву и не трепыхался, а он бы прямиком к тебе рванул. Много бы ты со своей пулялкой успел сделать?
— Хоть попробовал бы, — шмыгнул носом Стас.
— Одна попробовала. Потом тройню нянчила. — Он слегка ткнул парня в плечо. Мышцы у того были зажаты до омертвления. — Ладно, расслабься. Стас. Все путем. Пес от старых хозяев остался? — мимоходом спросил он.
— Ага. Достался вместе с домом, — с готовностью кивнул Стас. — Блин, жил год нормально, а неделю назад крыша и поехала! Приехал Гаврила с друзьями. Дети гор, блин… А пес, прикидываешь, на главного хачика полез! Тот Гавриле потом такой арбуз в зад вкатил! Я уж думал, зарежут шефа на шашлык.
— Мяса в нем мало, — подыграл Максимов, хитро подмигнув. — Ладно, с псом разобрались. Гавриле доложишь, что все будет в норме. Пойдем, покажешь хозяйство.
«Пока хватит. Итого, имеем: первое — до нас Гаврилов тут с кем-то шушукался. Второе: дом — явка старая. Предназначен для длительных переговоров или доводки агентов. Третье — будем грабить банк. Четвертое… — Он стрельнул глазами в окно на втором этаже, где чуть дрогнула занавеска. — Инга везде успевает. Хороший у нас начпрод и нач особого отдела! Не соскучишься».
Глава седьмая. Трудно быть отцом взрослой дочери
Случайности исключены
У Столетова кольнуло под сердцем, когда он увидел стройную фигурку Насти, вынырнувшую из толпы пассажиров. Как всегда в этот час, на Белорусской людской водоворот переполнял вестибюль. Едва он рассасывался, кто вверх — к вокзалу, кто — на переход, как врывался новый поток измочаленных давкой и духотой пассажиров.