Ухищрения и вожделения
Шрифт:
— Мама не умела делать лимонный крем, но готовить она очень любила. Правда, все больше совсем простые блюда.
— А это довольно сложное. Вы, конечно, помогали ей на кухне? Я очень четко представляю себе вас в фартучке, лепящей человечков из имбирного теста.
— Мама обычно давала мне кусок теста, когда пекла что-нибудь сдобное. К тому времени, когда я заканчивала его месить, раскатывать и формовать, оно становилось серовато-коричневым. А еще мне поручали вырезать формочками фигурное печенье. И вы правы — я действительно лепила имбирных человечков и делала им из коринки глаза. А вы разве нет?
— Я — нет. Моя мать не очень-то много времени уделяла кухне.
Мэг молчала. Только однажды до этого Элис говорила ей о своих родителях, о прошлом, и Мэг чувствовала, что любая реплика или вопрос могут заставить Элис пожалеть об этих минутах откровенности. Уютно расположившись в кресле, Мэг смотрела, как уверенно движутся умелые, с длинными пальцами руки Элис, осуществляя задуманное. На столе перед Элис в неглубокой голубой миске лежали восемь крупных яиц, рядом с миской на одной тарелке — кусок сливочного масла, на другой — четыре лимона. Элис натирала лимон сахаром до тех пор, пока куски сахара не рассыпались и не падали в глубокую миску, тогда она брала следующий лимон и терпеливо повторяла эту процедуру. Она сказала:
— Получится два фунта. Я дам вам банку крема — отнесете мистеру и миссис Копли, может быть, им понравится.
— Я уверена, им понравилось бы, только мне придется съесть его в одиночестве. Я как раз и пришла сказать вам об этом. Я зашла ненадолго. Их дочь настаивает, чтобы они переехали жить к ней, пока Свистуна не поймают. Она снова звонила сегодня, очень рано, как только услышала сообщение о его последнем убийстве.
— Свистун и в самом деле все приближается, это не очень-то приятно, — сказала Элис. — Но они вряд ли хоть как-то рискуют. Он выслеживает свои жертвы по ночам, и все они — молодые женщины. А старики Копли почти не выходят из дому, правда? И то лишь тогда, когда вы их куда-нибудь везете.
— Они иногда гуляют у моря, но чаще всего прогуливаются у себя в саду. Я пробовала убедить Розмари Данкен-Смит, что им не грозит никакая опасность и что никто из нас троих не живет в вечном страхе. Я думаю, просто дело в том, что ее друзья критически высказываются в ее адрес потому, что она их не забирает отсюда.
— Ясно. Она вовсе не жаждет их переезда, они не хотят переезжать, но так называемых друзей следует умиротворить.
— Мне кажется, она из тех способных, властных деловых женщин, что не терпят ни малейшей критики. Но, если быть справедливой, мне думается, она и вправду обеспокоена.
— И когда же они переезжают?
— В воскресенье вечером. Я везу их в Норидж, к поезду в двадцать тридцать, который прибывает на Ливерпул-стрит в двадцать два пятьдесят. Дочь их встретит.
— Это
— Да потому, что миссис Данкен-Смит проводит выходные в своем клубе на Одли-сквер и сняла там для них номер. А утром в понедельник они все вместе смогут поехать прямо к ней в Уилтшир на ее машине.
— А вы? Вы не боитесь остаться здесь одна?
— Ни капельки. О конечно, мне будет их недоставать, когда они уедут, но сейчас я думаю, что без них смогу переделать все те дела, которые давно надо было сделать. И смогу побольше побыть с вами и помочь с гранками. Нет, не думаю, что мне будет страшно. Я хорошо знаю, что такое страх, и временами даже вроде бы проигрываю сама с собой ощущение страха, сознательно представляя себе этот ужас, словно пытаюсь убедиться в собственной храбрости. Днем это мне вполне удается. Но когда наступает вечер и мы втроем сидим у камина, я представляю, как он следит и ждет там, в ночной тьме. Именно это ощущение невидимой, непознаваемой угрозы и лишает покоя. Похоже на ощущение, какое я испытываю, глядя на эту АЭС: будто здесь, на мысу, существует некая опасная и непредсказуемая сила, не только мне неподвластная, но которую я даже и не начинаю еще понимать.
— Свистун нисколько не схож со станцией, — возразила Элис. — Ядерная энергия доступна пониманию и поддается контролю. Но это последнее убийство ужасно неприятно. Особенно для Алекса. Некоторые секретарши живут поблизости и ездят на работу и домой автобусом или на велосипеде. Алекс договаривается со служащими, у которых машины, чтобы по вечерам женщин отвозили домой, а утром заезжали за ними по дороге на работу. Но на станции работа посменная, и организовать это оказалось гораздо труднее, чем можно было бы себе представить. Да к тому же некоторые из женщин паникуют и хотят, чтобы их отвозили только женщины.
— Но не могут же они всерьез думать, что Свистун — их коллега, кто-то из сотрудников станции?
— Они вообще не могут думать всерьез, в этом-то вся беда. Побеждает инстинкт, а инстинктивно они подозревают любого, если это — мужчина. Особенно если у него нет алиби хотя бы в отношении двух последних убийств. А тут еще Хилари Робартс. Она ходит плавать почти каждый вечер, вплоть до октября, а иногда и всю зиму. Намеревается делать это и сейчас. Разумеется, вполне возможно, что шансов быть убитой у нее один на миллион, но эта бравада — плохой пример другим. Кстати, простите меня за вчерашний вечер. Не очень удачным вышел этот званый обед. Я должна была пригласить Хилари и Майлза, но я и понятия не имела, что их неприязнь друг к другу так велика. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, Алекс знает, но я не спрашивала — меня это не так уж интересует. Как вы находите нашего местного поэта?
— Он мне понравился. Я думала, он будет подавлять своим высокомерием, но это вовсе не так, правда? Мы вместе прошли к руинам аббатства. Они так красивы при лунном свете, — ответила Мэг.
— Поступок нормально романтический для поэта. Я рада, что его общество вас не разочаровало. Но теперь, глядя на луну, я не могу избавиться от мысли обо всем этом металлоломе, что на ней остался. Человек оставляет после себя мусор повсюду, отравляя все вокруг. Словно испражняется кусками металла. Но в воскресенье полнолуние. Почему бы вам не зайти к нам, поужинать в тишине и спокойствии, когда вернетесь из Нориджа? Мы вместе сходим к аббатству. Я буду ждать вас к половине десятого. Мы скорее всего будем вдвоем. Алекс обычно уходит на станцию, когда возвращается из Лондона после выходных.