Уход на второй круг
Шрифт:
— Я смотрю, у нас ужин прям семейный-семейный! — выдал он, торопливо протягивая руку по очереди отцу и Парамонову.
— Когда ты уже кого приведешь? — не остался в долгу отец.
— Вот затоплю кого-нибудь — и сразу приведу. Если симпатичная будет.
— Лишь бы не мужик с болгаркой, — наконец, разомкнул губы Глеб.
— Мужика обезоружим, бабе мешок на голову и через седло, — не унимался Денис.
— Слет Иванушек по обмену остроумностями, — махнула на них рукой Ксения и ретировалась к матери на
Слет Иванушек проходил весьма бурно в течение всего обеда. Все три особи мужского полу друг другу не уступали ни пяди. Смех не утихал. И расходиться никто никуда не спешил.
Глеб скучал по таким обедам. Любил бывать у Ксенькиных родителей. Нравилось слушать заразительно веселую болтовню Виктора Антоновича. Его шутливое переругивание с Маргаритой Николаевной. Наставления Ксении на путь истинный. Нравилось. Привык. Чувствовал себя теперь уже не «вне», а «внутри». И не хотел потерять, зная, что потерять может в любой момент. В его жизни хватало потерь, и он безошибочно чувствовал то, что не принадлежит ему навсегда.
Мгновения наслаиваются одно на другое, врезаясь в память фрагментами. Басаргина-старшая раскладывает на удивление вкусные котлеты по тарелкам, приговаривая, что с курицей не срослось. Она уважала курицу, относилась к ней со всем почтением и готовила виртуозно. А тут забыла в духовке, пока не услышала запах. «Пора что-то для головы пить», — печально вздыхает она, косясь на доктора Парамонова.
Доктор Парамонов отшучивается, что голова — это кость, потому достаточно кальция. Денис, глядевший на него чуть из-подо лба, обзывает его шарлатаном. И взгляда этого Глеб не выдерживает. Дергаются уголки рта, раздуваются ноздри. И он отвечает: «У нас вся медицина — сплошное шарлатанство!»
Дружный хохот. Кажется, присутствующие с этим тезисом согласны. Ксенькин смех он выделяет из этого гомона особо. Поворачивает голову, встречается с ней взглядом. И почти жмурится от искринок в ее глазах. Она счастлива. Его Ксения счастлива. Не играет, нельзя так ошибаться.
— Салат будешь? — негромко спрашивает Глеб, чтобы услышать ее голос.
— Не, не буду, — теперь она улыбается только ему. — Скоро лопну.
— Еще десерт, — шепчет он, завороженный ее улыбкой. И понимает, что мгновения уходят. Необратимо. Будто бы кто-то включил обратный отсчет.
— С собой заберем. Здесь разрешают, точно знаю!
Он смеется. Не без усилия отрывает от нее глаза, потому что молчаливый разговор их улыбок начинает становиться неприличным. И ловит на себе настойчивый, тяжелый взгляд ее брата. Может быть, это и есть ответ? Может быть, и спрашивать не надо.
Ее отец снова завлекает шашками, пока женщины уносят грязные тарелки. Глеб провел за шашками все время с момента прихода до тех пор, пока их не усадили за стол. Глебов отец предпочитал шахматы. Шашки как альтернатива — почему нет? В шахматы Парамонов так и не научился. Все было совсем другое, чем когда его собственная семья еще существовала. Говорят, что семьи все разные. Наверное, и правда.
Но снова за шашки он так и не сел. У него была другая задача. Помогать Ксеньке. Иногда сталкиваться с ней в коридоре, забирать тарелки, быстро целовать и продолжать мельтешить между кухней и гостиной. Лишь бы не видеть сейчас Басаргина-младшего, переключающего пультом каналы в телевизоре. Между ними словно бы легли статические помехи, забивающие все на свете, но удивительным образом никто этого не замечал. И Глеб все пытался справиться, хотя знал, что у него не выйдет. Он должен знать до конца. Он все равно спросит.
Еще позднее, после чая, который их все-таки заставили влить в себя, Денис ушел курить на балкон. А остальное семейство отправилось убирать последствия маленького пиршества. Даже Виктор Антонович куда-то запропастился. Поцеловав Ксению, вытиравшую тарелку, в щеку, Глеб только шепнул ей: «Последую примеру твоего брата». И с этими словами вышел из кухни.
Перед порогом балкона достал из джинсов пачку сигарет. Потряс их в руках. Улыбнулся. И шагнул внутрь, чувствуя, как глухо стучит внутри.
Денис не оглянулся, будто знал, кто именно вышел к нему, продолжал опираться на перила и разглядывать двор далеко внизу. Все, что было в гостиной, — спектакль. И знали об этом всего два человека. Дурацкая постановка для окружающих. Вот, что не давало покоя, прожигало насквозь. Здесь, сейчас будет по-настоящему. Глеб щелкнул зажигалкой, закурил, выпустил струйку дыма.
— Неожиданно получилось, — медленно сказал он.
— Что именно? — уточнил Басаргин.
— Курить на одном балконе два года спустя.
— Не скажу, что рад этому.
— С балкона — могу уйти. Из ее жизни — вряд ли.
— Угрожать не надо.
— В отличие от тебя, я не угрожаю. Я буду с ней, пока она сама меня не прогонит.
— Так ты уж постарайся, — криво ухмыльнулся Денис. — Потому что если ты ее обидишь…
Второй раз тебе с рук не сойдет, слышишь? Глеб замер. Ему казалось, что это никотин, который он втягивал в себя, медленно разрушает его способность двигаться, расползаясь ядом по телу. Второй раз. Второй.
Он повернул голову и посмотрел на Басаргина. Устал. Смертельно устал от неизвестности, мучившей его несколько суток. Все напускное слетело вмиг.
— Он был ее мужем?
Денис долго и пристально смотрел в глаза Парамонова. Отвернулся, потушил сигарету в пепельнице, с силой раздавил окурок, смяв фильтр, и снова поднял взгляд на Глеба.
— Не знал?
Теперь — узнал. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
— Откуда? — устало проговорил он. — У них фамилии даже разные.