«Уходцы» в документах, воспоминаниях и рассуждениях. Досадная страничка из истории Уральского казачьего войска и государства Российского

Ефремова Татьяна Ивановна

Традиционно дореволюционная православная литература о «расколе» содержит постоянные обвинения в том, что «раскольники» были причиной чуть ли не всех смут в России (Андерсон, стр. 115). Хотя, если вглядеться в каждую конкретную ситуацию, то краеугольным камнем всех волнений в первую очередь будут вопросы экономические и юридические, а религия «валится до кучи», потому что она является неотъемлемой частью жизни многих. Но литература о «расколе» почему-то предпочитала заострять внимание именно на поверхностных, и зачастую случайных, религиозных аспектах волнений: напрочь забывала про невыплаченное жалованье стрельцам, но помнила про то, что они не хотели носить «богопротивного» немецкого платья; не помнила, что царь отнял у донских казаков доходный соляной промысел и начал облаву на беглых крепостных, которых в Донском войске было немало, но помнила про то, что в своих воззваниях Кондратий Булавин призывал казаков умереть «за истинную веру».

Нет, истинный христианин не призовёт к кровопролитию во имя веры.

Мирный, незлобивый аспект христианства был особенно важен для воспитания именно казаков, людей военных, призванных своей профессией творить насилие и убийство, и его обязательно

объясняли мальчикам, а мне впервые объяснил кызыл-ординский дедушка Роман Васильевич Максин. Истинный христианин знает, что даже задумать убийство – это грех, который искупить нельзя. Неважно, при каких обстоятельствах происходит убийство. Если оно совершено «своей охотой», убийца обречён на вечные муки, замолить это нельзя! Поэтому казаки не могли, не имели морального/христианского права поднять руку на другого человека по своей воле. Однако существовала моральная лазейка, которая позволяла казакам служить в войске и участвовать в боевых операциях. Главная ответственность за убийство лежит на том, кто принимает решение. Исполнитель тоже не освобождается от моральной ответственности, но его вина меньше вины того, кто отдал приказ поднять оружие на другого человека. Командир, посылающий казаков в бой, брал грех на душу, и это ему, без сомнения, грозило гореть в геенне огненной, а вот рядовым казакам – по усмотрению Всевышнего (может, поэтому ветераны в УКВ нередко ударялись в самое суровое покаяние и так истово молились на склоне лет – боевые подвиги замаливали?). А командир, в свою очередь, полагался на приказ сверху. Таким образом, ответственность за убийство на поле боя передавалась по цепочке вверх до самого царя. А уж царь, Божий помазанник, сам держал ответ перед Богом. Впрочем, если рядовой казак горел желанием поднять руку на врага, то он разделял грех командира. Именно эта вера и удерживала казаков от радикальных шагов, от насильственного решения вопросов, несмотря на все провокации и насилие со стороны администрации. И думается мне, что «раскольничьи начётчики» (уважаемые старейшины УКВ) сыграли значительную роль в том, чтобы события не пошли по кровавым стопам Пугачёвского бунта.

Я не специалист по Крестьянской войне под предводительством Пугачёва и не могу судить, почему события 1773–1775 годов оказались столь страшными, но из учебников истории я помню, что хоть яицкие казаки и стали зачинщиками событий, они не были большинством в пугачёвской армии. Армия состояла из тысяч крестьян, башкиров, калмыков – людей всевозможных национальностей и религий. Сам Пугачёв тоже был пришлый, не с Яика, и, кстати, не был старообрядцем. Мне не встречались работы по количеству староверов в пугачёвском войске, но моя интуиция и здравый смысл подсказывают мне, что они не делали погоды в войске Пугачёва. Мысленно я обращаюсь к тому факту, что Екатерина II, пережившая ужас войны с Пугачёвым, в 1795 году даровала уральским старообрядцам право печатать их книги и отправлять свои религиозные обряды без ограничений. Императрица Екатерина тоже понимала, что уральские старообрядцы – пацифисты?

Не могу я прокомментировать и предыдущие кровавые бунты в Яицком войске, например, бесславный конец генерала Траубенберга и атамана Тамбовцева в 1772 году. Это отдельные темы, и не о тех событиях речь. Я занималась историей событий 1870-х годов, именно этот «мирный бунт» я и пытаюсь понять.

До сих пор в среде староверов можно встретить людей задумывающихся и читающих, к кому можно обратиться с теологическим вопросом, совсем как в стародавние времена. В конце концов, система наставничества была придумана народом не от скуки. Своё мнение о возможных мотивах событий 1870-х я проверяла среди старообрядческих наставников, более меня искушённых в теологических дебатах и размышлениях.

Итак, летом 1874 года атаман Бизянов зациклился на обеспечении верноподданнических настроений в войске вместо «неповиновения» и на сборе подписей о согласии УКВ с новым положением. К выполнению обеих задач он подошёл как чинуша и солдафон, видимо, рассчитывая на то, что сможет приказать войску «повиноваться». А дело повернулось из рук вон плохо. Прежде всего, войско не понимало, почему их разумное прошение усовершенствовать НВП было «неповиновением». По станицам разъехались офицеры, чтобы прочитать подмётные письма о раскаянии просителей. Неудивительно, что войско с новой трактовкой прошения не согласилось. Казаки выслушивали письма и – по простоте душевной – не верили. Станица за станицей поголовно отказывались верить, что письма были написаны Ботовым и Кирпичниковым, и требовали представить их на сходе. Чего, конечно, нельзя было сделать, потому что старики до сих пор находились под арестом в Оренбурге, хотя офицеры и уверяли собрания, что стариков выпустили. Сходы волновались: если Ботова и Кирпичникова выпустили, то где же они? Наверное, не стоит удивляться, что офицеры, приехавшие зачитать «покаянные письма», кончали свои уговоры повиноваться властям угрозами сурового наказания тем, кто будет продолжать упорствовать. На это казаки отвечали: «Как будет угодно Богу». Попытки собирать сходы бывали неоднократными. Так, в Трекинской станице, например, подполковник Мартынов организовывал сходы три раза подряд, видимо, в надежде, что одна сила пересилит другую. Но казаки продолжали не верить фальшивым письмам.

На этом этапе вся энергия начальства была направлена на получение согласия казаков с НВП, и согласие это чиновнику виделось только в письменной форме и только скреплённое подписью. А вот казаки к подписям имели совсем не трепетное отношение. Скорее наоборот, агрессивное. А подписывание пустых бумаг, видимо, казалось и вовсе невообразимой опасностью. Сейчас, 150 лет спустя, трудно поставить себя на место тех людей, посмотреть на подписки их глазами и, пожалуй, невозможно испытать такую же паранойю по поводу ужасов, которые могут последовать за «неправедной» или «фальшивой» подписанной бумагой. В. Г. Короленко оставил замечательное и убедительное свидетельство того, какая логика лежала (или могла лежать) за отказом подписаться (см. приложение к этой главе) и как казаки разделяли в своём сознании государство и царя. Служить царю было не то же самое, что служить своему начальнику, хотя само государство, наоборот, ожидало послушания и верности всем ступеням государственной пирамиды, и непослушание на любом уровне было изменой государству и автоматически – царю. В сознании казаков помазанник Божий был абсолютной властью. Старовер никогда не идёт против власти, данной Богом. Те, кто пишет клевету

на староверов о разжигании антиправительственных настроений, сознательно лгут или глубоко ошибаются. Вся дореволюционная литература по расколу полна заявлений о том, что «раскольничьи» писания «совсем не верноподданического характера» (Андерсон, стр. 113) только на том основании, что в них много «негодования на жестокосердное начальство» и критика царя, которого «невнимающего себе западнии еретицы (…) свели во тьму» (Андерсон – лишь один из многих типичных писателей, можно было бы назвать и других; не перечисляю множество имён и цитат, чтобы не утомлять ни себя, ни читателей однообразными высказываниями). Однако негодование на начальство и критика царя – две совершенно разные вещи, с точки зрения старовера. Как бы жёстко ни критиковали староверы царя, всё равно в своих неправедных делах он – жертва «невидимого змия». В старообрядческой литературе вы не найдёте призывов к насильственному свержению царя, тем паче – физической расправе с ним. Староверы молились, чтобы царь «прозрел» и принял веру отцов вместо «эллинской ереси». Верность староверов царю не вызывает сомнения. Насилие против неправедных начальников тоже не пропагандировалось. Нельзя противиться Божьей воле. Всё, что происходит, происходит по воле Божьей, включая аресты, поборы начальников, клевету врагов, смерть. Это смирение перед Божьей волей и объясняет, почему так покорно терпели они за веру свою. Кажется, самая первая присказка, которую я услыхала в детстве (или первая, которую я запомнила, потому что слышала её так часто?) была: «Бог терпел и нам велел». А вторая популярная присказка была: «Терпи, казак, атаманом будешь». Кажется, именно терпение было главным качеством в домашнем воспитании.

Так что же заставило казаков-старообрядцев так упорно отказываться от подписей, которое требовало начальство? Прежде всего, местное начальство не было Божьими помазанниками, а потому их воля была не Божьей волей, а человеческой; а там, где человек, там и Антихрист. Вы, случайно, не улыбнулись сейчас, читая это? Не подумали свысока: вот какие тёмные?! А зря! Человек – сосуд, полный слабостей. Если не делом, так словом, если не словом, так мыслью, если не мыслью, так во сне человек открыт искушению. Кто даст гарантию, что другой человек не грешен, не отдался во власть тёмных страстей и мелких слабостей?

Кто может выступить гарантом другого человека, если никто не может гарантировать даже свою собственную крепость духа? Кто может поручиться за себя, что завтра или в следующую минуту не согрешит? А если ты последуешь за грешником, если своею волею присоединишься к богопротивному делу, то ты разделишь грех с другим человеком. И будешь ты нести за это наказание в геенне огненной. Старовер не может слепо подчиниться приказу другого человека, потому что каждый верующий несёт индивидуальную ответственность за свои действия перед Богом. На Страшном суде не станешь объяснять: «Мне начальство велело поклоняться Антихристу (или: подписаться под сомнительной бумажкой)». Разве вы не согласны с сутью этого мнения, к какой бы религии вы ни принадлежали? Вы согласны, что совершая преступные (аморальные, неэтичные) действия, мы должны нести за них ответственность? Просто у староверов не было надежды на то, что можно согрешить, покаяться, а потом Бог пальчиком погрозит и простит (или отсидишь срок – и вроде как расплатился за преступление). Грех – падение бесповоротное. Конечно, можно согрешить и по неведению. Тогда грешнику остаётся уповать лишь на милосердие Всевышнего. В этом мы все в Его руках. Но с какой стати должны мы рассчитывать на милосердие Божие, если мы грешим сознательно? Ну как с таким пониманием моральной ответственности казаки могли подписаться под каким-то утверждением, пока их сомнения не были разрешены?

Но была и ещё одна причина, почему именно подписи вызывали у староверов такую паранойю. Причём подписывать не только пустые листы по требованию генерала Бизянова, но и любые бумаги. Как-то местная администрация в верноподданническом рвении родила «блистательную» идею написать письмо с изъявлением любви Его Величеству. Письмо составили, разослали для подписей, но подписывать желающих не было. Так и осталась эта идея невоплощённой. Кажется, из того случая войсковому начальству нужно было извлечь урок. Не извлекли. А ведь должны были знать в администрации УКВ, где практически все были знакомы с основными принципами старой веры, почему так тошно казакам от одной мысли о подписях. Любой христианин знает про печать Антихриста. В мире, где Антихрист уже взял верх (тот же патриарх Никон, например) верующему нужно быть особенно осторожным, чтобы не привлечь к себе внимания Антихриста. Чтобы не нашёл он душу человеческую по спискам накануне Страшного суда.

Старообрядческое кладбище в п. Джусалы Кызыл-Ординской области Республики Казахстан. Фото 2012 г.

По этой причине староверы даже не имеют кладбищ как таковых, с украшенными могилами, памятниками и именами, кто там лежит. Н'eкогда умерших закапывали вовсе не на кладбищах. Соблюдали все христианские обряды, и на девять дней приходили к могилке, и на сорок – крест поставить. А через год крест убирали и на могилу больше не приходили: зачем беспокоить покойного? У него теперь другие заботы: ему держать ответ перед самим Всевышним. Живые могли лишь поминать его в своих молитвах, что и делалось ежедневно. Могила быстро зарастала. В стародавние времена, по преданиям старообрядцев, умерших хоронили в лесу, чтобы никто (и особенно Антихрист!) никогда не нашёл могил. В более позднее время ввели законы: и смерть нужно было регистрировать, и хоронить лишь в отведённых местах. Но и в тисках государственных требований староверы всё-таки пытаются обеспечить максимум покоя усопшим. Даже в наши дни старообрядческие кладбища мало похожи на русские православные. Староверы придерживаются тех же традиций, что и их предки: приходят на могилки помянуть усопших на девять дней, на сорок, на год – и всё. Кресты, может быть, и не все убирают, но и не поддерживают их в хорошем состоянии. Они – некрашенные, деревянные – со временем гниют, падают. В 1990-е годы местное население воровало кресты на дрова (да и сейчас иногда), и староверы никогда не искали виновных. Проходит с десяток лет, и никто уже не может сказать, кроме местных дедушек, где среди этого бурьяна есть могилы, а где ещё нетронутая земля. Выглядят старообрядческие кладбища неприглядно, портят своим видом настроение окружающему населению. И невдомёк этому населению, почему старообрядцы так «плохо» относятся к своим усопшим?