«Уходцы» в документах, воспоминаниях и рассуждениях. Досадная страничка из истории Уральского казачьего войска и государства Российского
Шрифт:
(…)
Заручившись добровольным согласием хотя нескольких лиц из местных жителей, начальство открывало в форпосте школу и, само собою, все расходы по ея устройству принимало на свой счёт и ничего не могло требовать с жителей.
«Несколько слов о народном образовании»,
«УВВ», 1870, № 3, стр. 8
«УВВ», 1869, № 2, стр. 2
«УВВ», 1870, № 21,
Но все эти прекрасные увлечения (по улучшению народного образования – Т. Е.), по видимому, имели очень незначительные результаты: установившийся веками способ распространения грамотности среди казачьего, старообрядческого по преимуществу, населения чрез посредство доморощенных мастеров и мастериц грамоты нелегко уступил новым приёмам. Вполне рациональное желание воспользоваться наличными учителями грамоты и помогать им всем, чем будет возможно, встретило сильное недоверие со стороны населения. Недоверие это усилилось ещё более, когда из желания достичь как можно скорее хороших результатов и не давать вновь открытым школам пустовать, применили к войсковому населению обязательное (для мальчиков) обучение грамоте. Самый состав учителей, набранных из грамотных казаков и урядников, таких, которым некуда было деваться, был далеко не так хорош, чтобы они могли конкурировать с мастерами и мастерицами, к которым население привыкло издавна. Таким образом в виду того, что почва для открытия такого большого числа школ не была расчищена, не было приготовлено более менее порядочных учителей, открытые школы не были обеспечены какими-либо постоянными средствами и наконец приняты были довольно крутые, насильственные меры к насаждению просвещения, – с 1861 года школы быстро стали приходить в упадок, закрываться одна за другой, так как в большинстве их не было ни учеников, ни учителей, а со снятием запрещения с мастеров и мастериц заниматься обучением церковной грамоты, дети почти повсеместно перешли к этим исконным распространителям местной грамотности.
(…) крупные ошибки во всей постановке школьного дела (…) принесли гораздо больший вред тем, что сильно восстановили население против «казённых» народных школ, самое имя которых сделалось для многих надолго ненавистным, и много надо было труда и времени, чтобы население привыкло к войсковой школе и стало пускать в неё своих детей.
Бородин, стр. 191–192
Когда ребёнок научился ходить и лепетать кое-какия слова, мать почла обязанностью научить его молиться Богу: каждый день, утром и вечером вводила его в «крестовую» (так называется домашняя молельня Уральской женщины), ставила перед иконами и слагала ему крест в двуперстное сложение. «Молись же батюшка! – говорила она. – Вот так: Господи! – на головушку, Исусе Христе – на брюшко, Сыне Божии – на плечико, помилуй нас – на друго». Затем внушались другие, обыденные молитвы: Достойно есть, Богородице, Дево радуйся! обрадованная Мария, О! о! и так далее.
Ребёнок перед образом представлял для матери умилительную картину. И я согласен, что она трогательна, но вместе с тем и комична, когда дитя лепетало, заученную от матери, молитву мытаря: «Боже милостивый! без числа согреших» и т. д. – как он мог ухитриться без числа-то согрешить?
(…)
Когда мальчику минуло 10 1/2 лет отец его, человек хотя и малограмотный, но с претензиею на учёность, стал учить своё детище церковной грамоте: сначала учились аз, буки, веди; потом буквы складывались в слога: буки-аз – ба, веди-аз – ва, арцы – живете – ижи – ржи и т. д. Затем слагались целые слова: аз – ангел – ангельский, апостол – апостольский и проч. Наконец, проходили оксию и саварею, комору краткую и т. д. Все это отец моего приятеля считал ключем книжной мудрости и этим окончил домашнее воспитание своего питомца, знаниями котораго отец любил похвастаться перед гостями.
(…)
После домашнего обучения мой герой для дальнейшего образования был отведён к знакомой старой девке-мастерице. (…) Десятка два мальчиков и девочек читали все вместе и несколько нараспев: в одном углу твердили азбуку, в другом два мальчика гнусливыми голосами читали какой-то канун, из третьяго угла слышалось «Помилуй мя Боже, Царю Небесный», из четвертаго «Господи, да не яростию обличиши мя» и т. д. Шум и гвалт были поразительны.
(…)
Классы у мастериц начинаются с 7-ми часов до 12-ти, когда дети уходят обедать. В час они возвращаются, принося с собой полдник, большею частью состоящий из бутылки молока и куска коровайца (пирог с ягодами), и учатся до 4-х или до 5 часов вечера
Гребенский, стр. 3 и 4
Страницы учебника на русском языке, из наследия Ф. И. Петровской, проживавшей в п. Джусалы Кызыл-Ординской области
Страницы старообрядческого учебника на церковно-славянском языке, из наследия Ф. И. Петровской, проживавшей в п. Джусалы Кызыл-Ординской области
Кроме тесноты помещения войсковые школы имеют массу и других неудобств, зависящих от их неприспособленности специально под школы: здания холодны и сыры, нет двора, нет чулана для дров, нет форточек, плохи печи, нет комнаты для раздевания учеников и т. п. Очень многие учителя жалуются в отчётах на неисправность и скудность отопления школьных зданий.
(…)
Ввиду того, что особых станичных общественных капиталов в Уральском войске не имеется, а их заменяет частью нетчиковый, частию войсковой капитал, участие обществ в содержании школ очень незначительно, к тому же непрочно и изменчиво.
(…)
Если сравнить среднюю цифру расхода на войсковую школу с таковыми же в других местах, то мы должны будем сознаться, что нигде нет такой бедности школ, как у нас.
(…)
остальные же учителя получают содержание, совершенно не дающее возможности существовать более-менее по человечески, на эти места идёт, можно сказать, самый «горевой» народ, которому некуда больше податься.
Бородин, стр. 198–199, 208
Насколько было сильно влияние этого рода обучения до самого последнего времени, видно из того, что многие из лиц, получивших ныне университетское образование (детей по преимуществу офицеров), прошли эту суровую трудную школу. Сурова она потому, что как прежде, так и теперь, не обходится без должных внушений в науке через посредство хорошо известной всем мальчуганам и девочкам «двухвостки», что обучение здесь носит характер моления, и всякая резвость ребёнка строго преследуется. Трудна она по бессмысленному методу преподавания с зубрёжкой наизусть целых псалмов без всякого их понимания и т. д. Но как бы мизерно не было даваемое мастерами знание, они – плохо ли, хорошо ли несомненно удовлетворяют стремлению населения к грамотности, чего не могла и до сего времени не может выполнить (…) войсковая школа.
(…)
а если принять во внимание, что мастера и мастерицы учат не бесплатно, как в войсковых школах, а за известную плату, то несомненен будет тот вывод, что родители очевидно предпочитают мастеров и мастериц школе (я говорю о местностях, где имеются школы).
Бородин, стр. 219
Воспользовавшись отсутствием своего атамана, недовольные действовали ещё смелее, находя поддержку в своих жёнах и матерях, которые грозили им муками ада, в случае подчинения новому положению, и сулили вечное блаженство за неприятие его: «Лучше пострадайте мученическою смертию, а не губите своих душенек!» – говорили они.
Витевский, стр. 189 (о причинах «бунта» 1874 года)
Очевидно, казаки въ большей массе совершенно не понимали, чего отъ нихъ хотятъ введением новаго положения о военной службе и общественномъ управлении. Темный, консервативный по характеру и религии казакъ-старообрядецъ, боявшийся всякаго новшества, охотно верилъ всемъ темъ вздорнымъ слухамъ, которые обыкновенно сами собою создаются в подобное тревожное время, тем более, что онъ не слышалъ ни отъ кого изъ авторитетныхъ для него людей опровержения этихъ слуховъ и разъяснения новаго положения. Начавшееся, такимъ образомъ, брожение среди уральскаго казачества было истолковано местной администрацией, какъ бунтъ, ослушание и неповиновение высочайшей воле.