Ухожу на задание…
Шрифт:
Нет, не падаем. Но есть такие раны, которые не затягиваются, есть такая боль, которая не забывается…
Я спохватился и взглянул па часы. Уже четвертый. А в Москве сейчас утро, мои дочки только еще выходят из дому. Катя спешит в школу. Маша — в медицинское училище…
Поколебавшись, я положил букет к подножию обелиска. Та, которой он предназначался, поняла бы и не обиделась. Ей сегодня принесут много букетов. А возле обелиска — ни одного. Пусть останется этот.
Я нисколько не жалею, что задержался в сквере. О том, что было у ворот госпиталя, узнал позже. Все прошло нормально.
А я приблизился к только что открытому памятнику, когда смолкла музыка и разошлись люди. Ворота госпиталя были уже закрыты, высокий моряк с повязкой на рукаве остановил меня: на территорию нельзя, можно смотреть от проходной.
Взглянул на памятник и увидел Машу такой же, как и прежде: девушку-десантницу с санитарной сумкой через плечо. Возрожденная в камне, она, пожалуй, даже красивей, чем была раньше.
Хороший памятник. Вот только не осталось у Маши чуть заметной насмешливой улыбки, никогда не сходившей с губ. Вместо этого — твердый, устремленный вдаль взгляд. Может быть, так даже лучше. Ведь скульптура — это не простой слепок, а обобщение.
1978
Ухожу на задание…
1
Дверь, обитая коричневым дерматином, казалась массивной и тяжелой. Кто не знал — с силой тянул на себя ручку. А дверь открывалась легко, бесшумно. И первое, что бросалось в глаза с порога, — большое, почти во всю стену, окно. Кабинет начальника политотдела даже в пасмурные дни наполнен был светом.
— Разрешите, товарищ подполковник? — привычно произнес Олег.
— Да, конечно. Здравствуйте. — Подполковник Дербаносов поднялся, пожал руку прапорщика.
Со всеми он так — от своего заместителя до рядового бойца.
Обязательно встанет и обязательно за руку. Какой бы разговор ни ожидался: просто ли деловой, приятый, или, наоборот, напряженный и резкий — это потом. А сначала — уважение к человеку. Олег уже перенял у начальника политотдела такую манеру. Но не всегда получалось, иной раз и забудет сгоряча, в спешке. Кивнет солдату или сержанту в ответ на приветствие — и сразу о главном. А подполковник не торопится, даже если времени в обрез. Медлительность его порой тяготила Олега. У пограничников все должно быть стремительно, быстро. А Дербаносов словно нарочно притормаживает, да еще и улыбается при этом. И в который уже раз повторяет: всему свой черед, нельзя есть пирог прямо с начинки.
Так то пирог…
— Слушаю, товарищ подполковник!
— Садитесь, Олег Иванович. Новость есть. Завтра у нас суббота? — Глянул на календарь. — Да, суббота. Подшефные наши звонили.
— Школа?
— Нет, из плавстройотряда. У них завтра соревнование среди отделочников на лучшего по профессии. Комсомольская инициатива. Хотят, чтобы от нас был представитель в жюри. Чтобы поздравил победителей. Я
— Сержанта Агаджанова.
— Который на контрольно-пропускном пункте? Обязательно его?
— Вы против?
— Решайте сами. Только вот получается: в президиуме у нас Агаджанов, в делегациях — он, на трибуне — тоже. Не велика ли нагрузка на одного человека? — прищурился Дербаносов. — Может, для других что-нибудь оставим?
— Ехать с утра, товарищ подполковник?
— Да.
— Другой не успеет подготовиться.
— А сержант Агаджанов всегда готов?
— Во всяком случае, не подведет.
— Спокойно с ним?
— Я в нем уверен.
— Это хорошо, — кивнул подполковник. — Только что же, Агаджанов у нас единственный активист?
— Активистов много, но вызвать человека с заставы и подготовить его — требуется время. А сержант здесь.
— Ну хорошо, берите завтра свою палочку-выручалочку, а на будущее подумайте.
— Ясно, товарищ подполковник.
— Теперь дальше, Олег Иванович. Неделю назад в порту, на контейнерной площадке, была крупная кража. Преступники вскрыли контейнер международного класса, унесли японские зонтики. Сработали чисто, никаких следов. А сегодня ночью — повторение. Опять вскрыт контейнер, но унести ничего не успели. Вероятно, наш наряд спугнул преступников. В два часа наши сменились у трапа «иностранца» и возвращались в дежурку. Туман был сильный.
— И тогда, в первую ночь, гоже, — припомнил Олег Сысоев.
— Вот уже и закономерность. В густом тумане орудуют, когда в трех метрах ничего не различишь. А преступники уверенно действуют, находят как раз то, что им нужно.
— Значит, порт хорошо знают. Какие грузы прибыли — им тоже известно. А ведь проникнуть туда дело сложное. Забор с проволокой… Так что свои это, товарищ подполковник. Из портовиков или из строителей, которые контейнерный терминал сооружали. Ну, может, из моряков…
— Нет, проверено. Одного и того же судна в эти две ночи у нас в порту не было. К тому же на судах дисциплина, вахта… Нет, Олег Иванович, среди преступников хоть один, да местный.
— Это в общем-то дело милиции, — развел руками Сысоев.
— Милиция занимается, но и мы не в стороне. В порту иностранные суда, а под самым носом у нашего контрольно-пропускного пункта орудуют жулики. Тут уж, знаете ли, не до разделения функций. А на КПП у нас, Олег Иванович, все комсомольцы…
— Провести собрание?
— Обязательно ли? Можно просто поговорить с людьми, чтобы ответственность чувствовали. Пусть знают: преступники наверняка появятся вновь. Если удалось один раз, сошло с рук в другой, почему бы не попытаться еще? Чтобы комсомольцы помнили об этом. Не отвлекаясь, разумеется, от своих главных задач. Причем особая бдительность — в туманные ночи.
— Разрешите и мне, когда туман?
— Да, Олег Павлович, хорошо бы. В трудные часы поближе к молодым. У нас опыт… Ну и не одной ведь отчетностью живет помощник по комсомолу, — улыбнулся начальник политотдела.