Украденная у дракона

Рияко Олеся

Нэйман ходил из угла в угол, точно загнанный зверь, оставляя грязные следы на полу. Он был так взволнован и одновременно зол на свое бессилие и неведение, что едва не запустил подносом и чашей с горячим вином, в голову слуге, так опрометчиво позволившему себе предложить свою заботу молодому господину. Впрочем, зато больше никто из слуг не решился донимать его своей заботой, позволив мужчине остаться наедине с его тяжелыми мыслями.

Дождь за стрельчатыми окнами гулкого коридора не прекращался до самой ночи и унялся лишь только когда на звездный небосвод взошел тонкий молодой месяц. Нэйман разглядывал его, устало привалившись к стене, когда двери покоев наконец отворились и оттуда один за другим вышли старый лекарь с юным помощником, двое служанок и хмурая леди Селин.

Женщина первой подошла к пасынку и заглянув тому прямо в глаза, да взяв его руки в свои, сказала вовсе не то, что Нэйман желал услышать:

— Мы все очень ждали твоего возвращения и рады наконец тебя увидеть. Надеюсь, ты не забудешь и о наших чувствах… что бы не случилось. — Добавила она с грустной улыбкой и, махнув рукой служанкам, поспешила удалиться, оставив мужчину наедине с лекарем.

— Что с ней? Она поправится?! — одновременно желая и боясь услышать ответ, спросил его Нэйман, а старик в страхе отшатнулся от него — таким безумным ему показался взгляд мужчины.

— П-простите, милорд. Тут сложно строить прогнозы. У вашей гостьи лихорадка, горячный бред… — Стал перечислять он, словно оправдываясь за свою беспомощность — эмм… я сделал все что мог… быть может, если бы я был допущен к ней раньше… она ведь не первый день в таком состоянии?

Зарычав от негодования, лорд Рид схватил его за грудки и, не совладав с эмоциями, встряхнул, приподняв над землей.

— Хватит мямлить?! Говори прямо! — Гаркнул он ему прямо в лицо, заставив лекаря зажмуриться от страха, а его юного слугу вжаться в стену и задержать дыхание.

— Быть может, если она переживет эту ночь и горячка спадет… но я не могу обещать… простите! Простите, милорд… Теперь лишь боги смогут решить ее судьбу! Мы же, смертные, тут бессильны…

Пожалуй, ничто не смогло бы привести Нэймана сейчас в большее негодование, чем упоминание воли богов. Когда-то точно тех же богов перед ним поминали на смертном одре его матери… и ни один из них не сжалился над ней!

Едва удержавшись от того чтобы не швырнуть ни в чем неповинного лекаря в стену, мужчина спешно распахнул дверь покоев и шагнул за их порог. Должно быть, все чувства Нэймана в тот миг были ярко написаны на его лице, потому что, едва увидев лорда Рида, служанка, сидевшая у постели Кассандры, подскочила на месте и, пискнув, спряталась за столбик с балдахином.

— Вон отсюда! — прорычал мужчина и силясь не столько придать веса своими словам, сколько справиться с собственным гневом, ударил кулаком в стену, до крови разбив кожу на костяшках.

Стоит ли говорить, что до смерти перепуганную служанку тут же как ветром сдуло!

49

В комнате жарко горел камин и длинные живые тени, наполнявшие ее из-за отблесков пламени, казались сейчас призраками, сгрудившимися у постели Кассандры. Сделав несколько шагов вперед, Нэйман замер на месте, боясь теперь даже дышать в ее присутствии, не то что издавать какой-либо шум.

Девушку бил жуткий озноб, ее щеки раскраснелись, а пухлые губы обветрились. Тонкие белые руки, будто призрачные, слабо сжимали покрывало, словно цепляясь не за него, а за саму жизнь, ускользавшую сквозь ее пальцы.

Нейману было физически больно смотреть на нее в таком состоянии и понимать, что ничем не может помочь. Лекарь не мог оставить ему никаких лекарств для нее, кроме надежды — что если Кассандра переживет эту ночь, то выживет, а если нет… так чем же такая надежда была лучше яда?!

Лорд Рид не смел даже мыслью касаться того, что станет, «если нет»!

Убедившись, что в комнате и коридоре за ней больше никого, он запер дверь на засов и спешно скинул грязную обувь и куртку. Подойдя к постели девушки, он опустился возле нее на колени и сделал то, чего не делал со смерти матери.

Помолился.

Должно быть, больше часа он стоял на коленях умоляя всех известных ему богов оставить Кассандре Фарвелл жизнь. Он клялся вернуться к вере и отстроить на своих землях храмы для всех богов. Клялся изменить собственную жизнь и заняться тем, чем должен был давно — заботой о собственных людях. Он обещал богам то, чего никогда не предложил бы им ранее. Говорил, что откажется от мести, если только завтра утром Кассандра откроет глаза и окажется совершенно здоровой.

Девушка на постели вздрогнула и неожиданно позвала его по имени:

— Нэйман… Нэйман, где же ты? — Простонала она. — Спаси… мне страшно…

Сердце мужчины сжалось от этих слов. Должно быть дикие звери прямо сейчас продолжали преследовать ее, и в бреду не оставляя попыток завладеть жизнью несчастной Кассандры.

Не говоря ни слова, он скинул свою насквозь промокшую рубашку, но, подумав, оставил брюки, чтобы не остаться совершенно обнаженным. Нэйман забрался под одеяло и прижал к себе дрожащее хрупкое тело. Он заключил ее в объятия, желая согреть своим теплом и защитить. Надеялся, что почувствовав его рядом, она сможет не бояться волков терзающих ее душу в этом затянувшемся больном сне.

Мужчина прижал к своей груди ее влажное лицо и положил свой подбородок на макушку, зажмурившись и представив, как вновь оказывается у того обрыва, как не думая бросается на животных, отвлекая стаю на себя.

Если бы он только успел раньше, ничего бы этого не было…

Должно быть, время достигло полуночи, когда Нэйман проснулся.

В камине догорали угли, а из окна лился призрачный белесый свет, который едва касался изголовья кровати и подушек, по которым разметались белоснежные локоны. Кассандра ворочалась во сне, пока наконец не скинула с себя одеяло.

— Мне жарко… — Капризно выдохнула она и, прежде чем мужчина успел ее остановить, стянула с себя сорочку.

Свету открылось ее хрупкое обнаженное тело с молочно-белой кожей, аккуратной маленькой грудью с устремленными вверх сосками посреди нежно-розовых ореолов. Нэйман замер не в силах пошевелиться, так она была обворожительна, так зачаровали его плавные изгибы ее юного тела, заставлявшие взгляд невольно следовать за их продолжением ниже, до мягкого холмика снежно-белых волос между ног и еще, вдоль стройных бедер к изящным лодыжкам и пальчикам ног.