Украденные мощи. Афонскиерассказы
Шрифт:
— Отче, смотрите — чубук нерастленный! — послушник от полного изумления потерял всякий страх и ткнул лопатой в останки эконома.
— Что ты там городишь?! А ну, дай сюда, — Пахомий вырвал у послушника лопату и, подкопнув под виднеющимися ребрами, увидел, что действительно тело отца Лазаря почти не разложилось. — Вот те на! Это точно могила Лазаря? — монах внимательно проверил место, все, вроде бы, совпадало, затем тяжело вздохнул и послал послушника к игумену доложить о случившемся.
Пахомий уже выкапывал не первого монаха, среди его «клиентов» были и пьяницы, блудники и даже богохульники — и все же их черепа благополучно перекочевали в костницу.
— Но почему же тогда он не разложился? — необычная весть мигом облетела монастырь, и все его обитатели, движимые каким-то нездоровым любопытством, сбежались посмотреть на останки эконома.
— Ты смотри! Кто бы мог подумать! Видимо, Лазарь имел какой-нибудь тайный порок! — монахи, будто стая сорок, принялись обсуждать необычное явление, словно камень, заброшенное Богом в тихий, подернутый ряской монастырский пруд.
— Да что вы говорите! Какой еще порок? В его келье не нашли ничего предосудительного! — Пахомий недовольно посмотрел на собравшихся и решил не вступать в их нечестивую беседу.
— А что же он не разложился? А, братцы, мне все понятно! У него же перед смертью были сильнейшие боли. Не иначе, он не выдержал мучений и впал перед смертью в ропот или даже богохульство.
— Богохульство? Лазарь? Нет, не может быть, — спор разгорался не на шутку, самые рассудительные монахи один за другим выдвигали различные версии, почему земля не приняла Лазаря, а те, которые не обладали этим даром, пытались их опровергнуть.
— Я знаю, в чем дело, отцы, — Лазарь был в тонкой прелести. Когда его чем-нибудь задевали, словом или делом, он с каким-то хитрым видом всегда просил прощения, будто святой, но чувствовалось, как душа его надмевается.
— Да иди ты! Тебя самого попробуй задень.
— Помните, его тело сразу же стало смердеть, как будто труп блудника. Может быть, он имел какие-нибудь нераскаянные блудные грехи?
— Ну, это вряд ли, он был столь целомудрен, что боялся даже дотрагиваться до других, не говоря уже о чем-то серьезном.
— А никто не слышал, как Лазарь не право мудрствовал о православных догматах, о Пресвятой Троице или иконах? Мне кажется, что он был скрытый монофизит. Однажды я спросил его, как он понимает природу Христа, и Лазарь ответил, что Он Бог. Я продолжил его пытать, а как насчет человеческой природы, на что Лазарь…
— Помолчи лучше! Вам бы, таким умным, после академии преподавать в миру, а не на Афоне подвизаться! Ты уже везде ищешь заблуждения. Никогда из его уст не исходила ересь!
— У него же остался в миру брат, помните, который приезжал еще шесть лет назад, — композитор. Они с Лазарем переписывались. Может быть, его привязанность к брату вытеснила из сердца любовь ко Христу?
— Да нет, пустое говоришь!
— Отцы, мне сейчас стало все понятно! Лазарь имел одного друга — зилота, да и сам он, в свое время, отдал дань этому злому учению. Он никогда не крестился, когда на ектенье поминали Вселенского патриарха, я специально за ним следил.
— Да, но ведь он официально отошел от зилотства уже двадцать лет назад!
— Может быть, это только внешне, ведь он же дружил с этим Петром?
— Кто его знает, может, ты и прав. Хотя, честно говоря, я вообще не слышал, как он кого-нибудь хулил.
Монахи бы так и судачили дальше, но пришел игумен и разогнал это собрание:
— Что стоите здесь, пустобрехи, косточки перемываете? Это послушание не ваше, а Пахомия, так что возвращайтесь к своим делам. Лучше сейчас помолиться за Лазаря, чем вот так празднословить.
Затем старец лично отслужил на открытой могиле литию перед останками эконома. Пахомий получил благословение закопать могилу и со слезами на глазах засыпал свежей землей нерастленный чубук бедного Лазаря. Сейчас об этом доложат самому Вселенскому патриарху, который также должен лично прочитать разрешительную молитву над могилой монаха. Конечно, святейший сделает это, не покидая Фанари, но ведь для благодати расстояние не преграда. Через три года, если будет жив, Пахомий вновь раскопает эту могилу.
— Надеюсь, Лазарь, к тому времени ты все-таки разложишься.
В монастыре произошедшее событие, как, впрочем, и все другие, быстро забыли, и дни вновь потекли в своем привычном русле. Одного Пахомия этот вопрос продолжал мучить, лишая его привычного душевного мира и спокойствия. Он часто ходил к игумену, открывая беспокоящие помыслы.
— Отче, почему наш Лазарь не разложился?
— Бог знает, Пахомий. Суды Божии не в нашей власти, — игумен снисходительно и даже несколько надменно разговаривал с ним, как с каким-то сопливым послушником, что очень не нравилось старому монаху. Когда после смерти старого игумена выбирали нового, он всех подбивал голосовать за своего друга Парфения. Но как только тот стал игуменом, вся их дружба куда-то пропала. Как власть все-таки меняет людей.
— Да, но, отец, пойми. Это же для нас какой-то знак! — монах решил не реагировать на тон Парфения, который, видимо, думал, что, разговаривая таким образом, отсекает его страсти.
— Пахомий, не ищи черную кошку в темной комнате, особенно если там ее нет, — игумен иногда на досуге почитывал восточных мудрецов, считая, что он, как мудрая пчела, добывает нектар со всех мировых лугов.
— Парфений, послушай, для меня, учитывая специфику моего послушания, этот вопрос имеет первостепенное значение, — Пахомий, неожиданно для себя, перешел на официальный язык. Так говорил его дедушка — бухгалтер одной транспортной конторы. — Я поражен тем фактом, что вечно пьяный келиот Игнатий, которого уже не пускали на панигиры, воровавший из трапезной вино и куривший дешевый табак, имеет белый череп, а наш кроткий порядочный Лазарь так и не разложился!
— Какой ты, Пахомий, право, пытливый. Сколько тебя знаю, всегда был таким. Успокойся и иди в келью, молись за него. Он, наверное, потому вселился в твою голову, что просит молитв. Так что прими это к сведению, успокойся и… — игумен уже пытался сбежать из-под града его вопросов. Но не тут-то было.
Пахомий перешел в наступление:
— Если бы я мог, отец родной, успокоиться, я бы давно это сделал! Мне тяжело выполнять свое послушание, поэтому буду просить собор, чтобы назначили мне другое. Каждый день, проходя мимо его могилы, я начинаю думать о смысле неразложившегося тела Лазаря, но ничего не выходит. Должно же быть хоть какое-нибудь объяснение всему! Я уже весь извелся, Парфений. Какая уж тут молитва!