Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Шемякин помотал головой, отказываясь от вина. Сева­стьянов взял у стюардессы два стакана.

— Принципиально непьющий или в прошлом страдал запоями? Это же «Алексис Паншин»! Оч-ч-чень советую... Французское сухое с русским именем.

— В походе ни грамма, — сказал Бэзил и взял минераль­ную «Перье». — Выйду на пенсию, буду строчить воспомина­ния. Каждая минута должна запомниться... Никаких загулов до тех пор! Только танцы...

— Простите? — спросила стюардесса по-английски.

— Может, станцуем, красавица? — ответил

Шемякин на русском. И по-английски: — Все в порядке! Нам с прияте­лем бросилась в глаза ваша красота, мисс...

— Панья... Ах, большое спасибо! Кофе или чай, пожалуй­ста?

Едва допили жидковатый растворимый «мокко», на сто­лики легли опросные листки пограничного и таможенного кот роля в Сингапуре. В красном квадрате, втиснутом в цен­тре бланка, жирными буквами значилось: «Предупреждение! Провоз наркотиков в соответствии с сингапурскими закона­ми карается смертной казнью!» Мелким шрифтом ниже до­полнительно пояснялось, кому не выдаются в аэропорту въездные визы, если они не получены заблаговременно. Гражданам стран с коммунистическими режимами и Юж­но-Африканской Республики. Остальные вольны приезжать и уезжать как вздумается.

«Боинг» круто пошел вниз, и в иллюминаторе встал на дыбы Малаккский пролив — серые и зеленые волны, бакены и створы, старый миноносец и сотни судов на рейде, развер­нутые вокруг якорей течением в одну сторону. Море прова­лилось, мелькнула зелень травы и кустов вдоль взлетно-по- садочных полос аэропорта Чанги, бетонированные дренажные каналы с мостками, контрольная башня с кры­шей, напоминавшей шапку китайского мандарина, и мед­ленно потянулись стальные пальмы — мачты освещения, между которыми просунулась на членистой гармошке пасть присоски — выхода в аэровокзал.

— Подумать только, — сказал Шемякин, — все полосы проложены на городском мусоре, который специально ссы­пали, наращивая берег несколько лет! А вон там... — он ткнул пальцем в сторону далеких стриженых холмов, — ... японцы держали концентрационный лагерь, в котором сидели плен­ные англичане, австралийцы и новозеландцы.

— И индусы тоже, — сказал Севастьянов. — На ссыпке мусора для наращивания берега тут заработали многие...

В проходе уже топтались нетерпеливые. Метра на два в радиусе разговоры приутихли. Видно, пытались определить язык, на котором говорили эти двое.

Шемякин встал впереди Севастьянова в очередь паспор­тного контроля. Сухой сикх в черной чалме, с аккуратно подстриженной бородкой, в отутюженной форменке автома­тически штамповал паспорта за деревянной конторкой на возвышении. Казалось, это не он, а припрятанный в его усах и бороде магнитофон безучастно твердит: «Следующий, по­жалуйста, следующий...»

Журналист вытянул из потрепанного бумажника пас­порт, авиабилет и конверт с деньгами. Разложил на стойке.

— Старший! — окликнул сикх слонявшегося вдоль кон­торок высокого китайца в такой же форменке, но без погон. И Шемякину: — В сторону, пожалуйста!

На Севастьянова поднапирали со спины, и, когда он ог­лянулся, увидел любопытствующие глаза тянувших шеи господ Чона, Кау, Тана, Ео и Ю, обвешанных своими пла­стиковыми кульками. Действительно, не каждый день уви­дишь, как останавливают перевозчика партии героина или южноафриканского расиста, а то и коммунистического гро­милу, проникающего в Республику Сингапур.

Севастьянов положил свой паспорт.

— Второй такой же! — провозгласил сикх китайцу. — У этого все визы на месте! Следующий...

Господа Чон, Кау, Таи, Ео и Ю выложили тайваньские паспорта кучкой. Не разбирая, где чей, пограничник, шевеля коричневой губой, пересчитал их и, развернув веером, обсту­чал печатью, словно мазнул сразу по всем.

— Я тебя подожду, — сказал Севастьянов Шемякину.

Китаец медленно листал его паспорт, всматриваясь в штампы и надписи. Севастьянов удивился, насколько шемякинский документ залеплен треугольниками, кругляками и квадратами всевозможных цветов.

— Вы ведь журналист, господин... э... Шем... Кин? Почему же паспорт служебный? — спросил китаец.

— Я работаю на газету, которая является официальным органом в моей стране.

— Зачем вам сутки в Сингапуре? Цель вашей поездки ведь Джакарта, как я понимаю из визовой отметки.

— Похоже, я просто имею на это право согласно закону. Вот билет на завтрашний рейс, вот наличные в доказатель­ство, что я ими располагаю и меня не придется кормить как терпящего бедствие неимущего иностранца...

— Значит, русский журналист, — протянул старший.

Севастьянов с удовольствием прислушивался к англий­скому произношению полицейского. Американское в Банг­коке резало ухо.

— Все в порядке, — сказал китаец, и сикх, не глядя, при­стукнул печать в шемякинский паспорт. Показал жестом — «Добро пожаловать!»

Когда спускались по эскалатору к ворочавшейся с чемо­данами змее транспортера, заметили, как господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю быстро отвели глаза в сторону багажа.

— Товарищ Севастьянов? — спросил человек, в котором невозможно было бы не узнать советского человека за рубе­жом, да еще водителя торгпредства. Ковбойский ремень на животике, спортивная рубашка в цветочек с непременными погончиками и полосатый галстук из универмага «Москва» на Ленинском проспекте, там и завязанный последний раз вечным узлом.

— Поезжайте, — сказал Шемякин. — Я доберусь до гости­ницы на такси. Нет проблем... Остановлюсь в «Стрэнде». Ес­ли что, звоните... и вообще. Пойду поменяю доллары на син­гапурские.

— Счастливого плавания, — ответил Севастьянов. И по­думал, что Дроздов над этим человеком может подтруни­вать, но не смеяться. А Немчина, возможно, еще и боится.

Сингапур из окна машины казался таким же, как рань­ше — чистым, прибранным и организованным. Но без Ва­сильева. В первый раз и теперь навсегда.