Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

Но Росковшенко, говоря о «разительных картинах» мало­российской истории, был далёк от этого и имел в виду со­всем другое. Он лишь хотел, чтобы она не пропала втуне. Главное же в его словах заключалось в том, что ожидание та­кого романа и такого писателя витало в воздухе. И «роман» вскоре появился: им стал гоголевский «Тарас Бульба».

Историческая тематика давно привлекала внимание Го­голя. Был у него в жизни период, когда он, ещё не опреде­лившийся между писательством и преподаванием, с жаром обратился к истории, прежде всего наиболее близкой — истории Малой Руси (тем более, что она начинала стано­виться предметом интереса российской публики). Он чи­тал летописи, труды историков (в том числе «Историю» Карамзина, оказавшую несомненное влияние на идейно-­художественную концепцию «Тараса Бульбы» [271] ), собирал исторические материалы и планировал написать гранди­озный труд.

271

Гоголь Н. В.Тарас Бульба... С. 410.

Но планы так и остались планами: историческая наука (как и чиновная служба) оказалась не его стезёй. Обычные для историка источники не удовлетворяли писателя: ле­тописи, по его мнению, были «вялые и короткие» и «обезьянски переписывали друг у друга вырванные листки не происшествий, а разве оглавления происшествий». Этим сухим источникам Гоголь предпочитал народные песни и сказания «с резкой физиономией, с характером». «Эти-то песни, — писал он И. Срезневскому, — заставили меня с жадностью читать все летописи и лоскутки како­го бы то ни было вздору» [272] . По этой же причине не прошёл Гоголь и мимо «Истории Русов», написанной ярким живым языком (что заметно способствовало её распространению среди российской читающей публики). И вообще, по его глубокому убеждению, история не должна была быть сухой и скучной. Она могла донести до человека сокрытый в ней смысл, лишь овладев всем его сознанием, всеми чувства­ми, а потому должна была быть увлекательной и читаться как «одна величественная полная поэма» [273] . Писательская натура Гоголя, увлечённая не фактической стороной дела, а духом эпохи, чувствами живших в те времена людей, по­вернула дело таким образом, что вместо истории Малорос­сии и Юга России на свет появился «Тарас Бульба».

272

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 10. С. 299.

273

Гоголь Н. В.Тарас Бульба... С. 425.

Эту повесть можно считать одним из лучших произ­ведений историко-эпического, героико-романтического и в то же время реалистического жанров в русской лите­ратуре. И не случайно, что уже первая редакция «Тараса Бульбы», вышедшая в свет в 1835 году в сборнике «Мир­город», не только не осталась незамеченной публикой, но даже почти единодушно была признана лучшей во всём цикле. «Как описаны там казаки, казачки, их набеги, жиды, Запорожье, степи. Какое разнообразие! Какая поэзия! Ка­кая верность в изображении характеров! Сколько смешно­го, и сколько высокого, трагического!» — отзывался о «Та­расе Бульбе» историк и писатель М. П. Погодин. А Пушкин считал книгу достойной Вальтер Скотта [274] .

274

Московский наблюдатель. 1835. Ч. 1. Кн. 2. Март. С. 445; Современ­ник. 1836. Т. 1. С. 312.

Но первая редакция повести — это действительно ско­рее тот самый исторический роман из малороссийской истории: и по сюжету, и по образам и поступкам главных героев, и по тому, как сам Гоголь понимал тогда смысл и задачи своего произведения. Это была история — полу­легендарная, мифическая, литературная — только одного Запорожья, того самого «казачьего народа», чья история начиналась с короля Стефана Батория, но никак не рань­ше, и была связана с Польшей и полуазиатской «степью». И притом история, поданная во многом с точки зрения казачьих летописей и «Истории Русов». Их идейное, эсте­тическое и фактологическое влияние (например, эпизод об Острянице или польско-еврейских зверствах над укра­инцами) на тот вариант «Бульбы» было заметным [275] . За­порожцы воевали с татарами и поляками, но не столько высокие идеалы двигали ими, сколько вещи, куда более приземлённые: добыча, слава, буйный нрав, исторический контекст. Таков в первой редакции и сам Тарас — «большой охотник до набегов и бунтов», перед тем как влезть в драку, спрашивающий: «кого и за что нужно бить?» [276]

275

Звиняцковский В. Я.Указ. соч. С. 303-306.

276

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 2. С. 284. («Тарас Бульба».)

В общем-то, всё это сильно соответствовало правде: долгое время казачество выше этих, а также своих со­словных интересов не поднималось. Лишь стечение исто­рических обстоятельств в конечном счёте привело к тому, что именно ему довелось встать во главе национально­-освободительной войны малорусского народа. Лишь тогда и стало возможно видеть в казачестве борца за веру и за­щитника национальных интересов, то «необыкновенное явленье русской силы», которое «вышибло из народной груди огниво бед» [277] .

277

Там же. С. 46.

Были у Гоголя задумки и других сочинений на историческо-малороссийскую тематику, но они так и остались за­думками и набросками: он не стал дальше разрабатывать это направление. Но вот к «Тарасу Бульбе» Гоголь вско­ре вернулся. Значит, считал, что не было в нём досказано что-то важное. Значит, и Бульбу, и тот период стал он ви­деть по-другому.

Вторая редакция была специально подготовлена Гого­лем для его первого собрания сочинений и вышла из пе­чати в самом начале 1843 года. По сути это было почти новое произведение. Оно не только было тщательно отделано стилистически и художественно. Его объём увеличился почти вдвое: с девяти до двенадцати глав, появились новые эпизоды и персонажи, важные для понимания основной сюжетной линии и идеи повести. А главное, заметно из­менился сам образ Бульбы и запорожцев. Скажем, в пер­вой редакции Тарас поссорился с товарищами из-за того, что большую часть приобретённой от татар добычи полу­чили не казаки, а их союзники, поляки, «обидевшие» пар­тнёров при дележе и тем самым нарушившие их «права». Обвинения в нарушении неких, якобы имевшихся «древ­них прав» — это давнишний и излюбленный мотив каза­чьей идеологии, красной нитью проходящий через «Исто­рию Русов». Во второй же редакции разрыв произошёл после того, как выяснилось, что бывшие товарищи Тараса оказались «наклонны к варшавской стороне», то есть пере­нимали польские обычаи [278] .

278

Там же. С. 284 (1-я редакция), с. 48 (2-я редакция).

При подготовке новой редакции Гоголь пользовался в основном теми же материалами (песенными и истори­ческими), что и раньше. И в том числе «Историей Русов». Это, кстати, служит примером того, как данный полити­ческий памфлет на историческую тематику мог быть ис­пользован не только в интересах украинского движения, но и, при соответствующем подходе к нему и ином душев­ном и мировоззренческом настрое, работать на цели, пря­мо противоположные целям украинства. Такой опыт уже был: в 1836 году отрывки из «Истории Русов» («Введение унии» и «Казнь Остраницы») в своём «Современнике» пе­чатал Пушкин. Кстати, он обратил внимание на те же эпи­зоды, что и Гоголь. Выбор поэта пал именно на эти отрывки не случайно. Речь в них шла о насилии поляков над Ма­лой Русью: национальном угнетении малороссов, гонениях на русскую культуру, издевательствах униатов и католиков над православным народом, превзошедших, по словам ано­нимного автора «Истории», «меру самых непросвещённых варваров». А также о национальном предательстве пра­вящей верхушки (благородного сословия), отложившей­ся «от народа своего» и ради личных выгод отрекшейся «и от самой породы русской» [279] . Эти отрывки Пушкин ис­пользовал, говоря современным языком, в качестве идео­логического оружия против антироссийской деятельности польской эмиграции и политики стоящих за её спиной за­падных держав.

279

Современник. Т. 1. СПб., 1836. С. 85-110.

Но хотя источники «Тараса Бульбы» во многом оста­лись прежними, питается повесть (которую теперь точнее было бы назвать поэмой) от других корней и несёт уже иное содержание. Дух её, сообразно вызовам времени и внутреннему развитию Гоголя как человека и худож­ника, существенно поменялся. Её русскийхарактер, кото­рого не было раньше, недвусмысленно свидетельствовал, что эту эпоху Гоголь стал видеть не отдельно «казачье- малороссийской», но составной частью именно всей рус­скойистории, а Запорожскую Сечь (форпоста и воплоще­ния духа этой земли) — как часть Святой Православной Руси, как важное звено в её вековой нелёгкой борьбе про­тив «католических недоверков» Запада и басурманских орд Востока.

И это тем более знаменательно, что как раз во второй редакции Гоголь отходит от прямолинейных антипольских установок, присутствовавших и в первой редакции, и в «Страшной мести», и показывает католический мир (мир врага!) красивым, вызывающим сострадание и даже одухотворённым. Иначе и не понять, почему перенимала польский язык, веру и культуру южнорусская знать. Ина­че и не понять, почему не устоял перед соблазном и погиб (причём уже до своей физической смерти) Андрий... И не­смотря на это, вторая редакция «Тараса Бульбы» — это, по верному выражению одного из ведущих гоголеведов, «гимн красоте русской, гимн самоотверженности русского человека», настоящий «эпос Руси» [280] .

280

Золотусский И. П.Указ. соч. С. 303.

Это заметно уже на терминологическом уровне. Выра­жения вроде «русской силы», «русского характера», «рус­ского товарищества», «русской земли», о которой во время смертельной схватки с ляхами и в последний миг своей земной жизни вспоминают казацкие атаманы и друзья Бульбы, во множестве разбросаны по тексту.

«Пошатнулся Шило и почуял, что рана была смертель­на. Упал он, наложил руку на свою рану и сказал, обратив­шись к товарищам: “Прощайте, паны-братья, товарищи! Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!”».