Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

Но отнюдь не только в Галичине книги Гоголя уходили в народ, а его герои, в том числе Тарас Бульба, становились «известными своего рода типами». «Тараса Бульбу» всё больше начинают изучать в российских средних учебных заведениях, городских училищах, сельских и церковных школах, получает повесть (вторая редакция) и допуск Ми­нистерства народного просвещения и Училищного совета при Святейшем Синоде для чтения и школьных библиотек. Произведения Гоголя (как и других русских классиков) на­чинают издаваться всё чаще и всё более крупными тиража­ми. Скажем, начиная с последней четверти XIX века печа­таются специальные издания «Тараса Бульбы» и брошюры «для народа» и публичных чтений. Кроме того, появляются пересказы и лубочные переделки повестей Гоголя (связано это было, с одной стороны, с большой популярностью го­голевских произведений, в том числе на украинскую тема­тику, а с другой — с неурегулированностью вопроса об из­дательских правах).

О массовости тиражей свидетельствует следующий факт. В 1902 году общий тираж произведений Гоголя на­считывал более двух миллионов экземпляров, из них по­ловину составляли «Вечера на хуторе» и «Тарас Бульба». Причём издания эти были дешёвыми, специально рассчи­танными на читателя из народа [303] . И мечта Н. А. Некра­сова о том, чтобы русские люди читали серьёзные книги («Белинского и Гоголя» с базара понесли), действительно становилась явью, по крайней мере в отношении Гоголя. И, конечно, неоценимая роль тут принадлежала не только школе, но и массовым жанрам: публичным чтениям, теа­тральным постановкам, а говоря о более поздних време­нах — и кинематографу.

303

Там же. С. 521, 522, 526, 528-532, 591.

В России Тарас Бульба (литературный герой!) ставил­ся в один ряд с Ермаком (реальной исторической фигу­рой) для иллюстрации могучих проявлений русской жиз­ни и народного начала и постепенно становился одним из олицетворений русского человека вообще. Чем ближе к ХХ веку, чем острее становилась в Малороссии борьба между национальными идентичностями и мировоззре­ниями (общерусско-малорусской, украинской, польской), чем сильней заявлял о себе национальный вопрос в России вообще, тем всё больше значения начинало придаваться национальному контексту гоголевской повести, тем острее начинали звучать слова Тараса и самого Гоголя о русско­сти. И тем пристальнее вслушивались в них те, кто пони­мал всю важность национальной проблемы для единства страны и самого её существования.

И в преддверии всероссийского хаоса, в грозном пред­чувствии его разрушительных и разъединяющих вихрей, всё яснее начинало видеться то мучительное расщепление русской жизни, что и подготовило этот разрушительный хаос. И призыв к единению, к сожалению, бессильный тог­да противостоять разбуженной стихии, облекался, в том числе, и в гоголевские образы из «Тараса Бульбы», которые уже подсознательно ощущались как что-то идущее изну­три, из глубинных тайников русской души. «Мы — русские, а Русь — на гребне волны мировых событий, — писал поэт Андрей Белый (Б. Н. Бугаев) другому поэту, А. А. Блоку. — А там, в великом деле собирания Руси, многие встретятся: инок, солдат, чиновник, революционер, скажут, сняв шап­ки: “За Русь, за Сичь, за козачество, за всех христиан, какие ни есть на свете” ... И от поля Куликова по всем полям рус­ским прокатится: “За Русь, за Сичь, за козачество, за всех христиан, какие ни есть на свете”. Аминь» [304] .

304

Андрей Белый и Александр Блок. Переписка. 1903-1919. Публ. подг. А. В. Лавров. М., 2001. С. 395.

Но здесь уже открываются выходы на вопросы дру­гие, более широкие — о русском сознании, историософии Руси-России и, конечно же, Малороссии, об исторических судьбах нашего народа. И том самом выборе,который те­перь, в начале XXI века, вновь встал перед нами, причём как нельзя более остро. А также о том, какую роль в пости­жении ответов на эти вопросы играют «Тарас Бульба» и его автор, Николай Васильевич Гоголь.

* * *

Говоря о русском восприятии «Тараса Бульбы», нельзя не привести и ещё один пример. Случай, казалось бы, очень далёкий от гоголевских времён, произошедший спустя сто с небольшим лет после выхода в свет второй редакции его повести-поэмы. В конце января 1945 года, в ходе Висло-Одерской наступательной операции, знаменитый 16-й гвардейский истребительный авиационный полк (в кото­ром «состоялись» такие выдающиеся воздушные бойцы, как Александр Покрышкин и Григорий Речкалов [305] ) пере­базировался на территорию Германии, в городок Альтдорф. Лётный состав разместили в старом немецком замке непо­далеку от аэродрома.

305

Упомянутые в тексте лётчики полка: Покрышкин А. И., Трижды Ге­рой Советского Союза (далее — ГСС), > 53 воздушные победы лично + 6 в группе; Речкалов Г. А. Дважды ГСС, 61+5; Сухов К. В., ГСС, 22 — лично; Труд А. И., ГСС, 25+1; Фёдоров А. В., ГСС, 20+4; Трофи­мов Н. Л., ГСС, 15+11; Голубев Г. Г., ГСС, 15+1; Вахненко И. С., 10+2; Берёзкин В. А., 10 — лично; Карпович В. П., ГСС, > 1 — лично; Ру­денко И. С., 3 — лично; Душанин В. В., 2 — лично. Подсчитано по: Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 21 990 (16 гиап). Оп. 206868. Д. 2-4; Оп. 206869. Д. 1, 5; Оп. 206874. Д. 2; Оп. 296 913. Д. 3. Ф. 20046 (9 гвиад). Оп. 1. Д. 13, 14, 18; Оп. 2. Д. 11. Ф. 20076 (20 сад). Оп. 1. Д. 11, 40.

И вот в один из нелётных дней лётчики собрались в би­блиотеке замка. «Было здесь много разных изданий на раз­личных языках. Увидели мы и наши книги, — вспоминал позднее ветеран полка, лётчик-ас К. В. Сухов, — и, бережно беря их в руки, с тревожным волнением думали о путях, приведших этих пленниц сюда, в мрачный, чужой замок, о судьбах людей, которым они принадлежали, об авторах, составляющих нашу национальную гордость» [306] . И среди этих русских книг их внимание привлекла одна — повесть «Тарас Бульба».

306

Здесь и далее: Сухов К. В.Эскадрилья ведёт бой. М., 1983. С. 276-277. Цитаты из «Тараса Бульбы»: Гоголь Н. В.ПСС. Т. 2. С. 133-134.

«...Нет уз святее товарищества!»

«Николай Трофимов негромко начинает читать своим боевым друзьям гоголевского «Тараса Бульбу», и мерцаю­щий свет коптилки пламенем загадочного костра играет на задумчивых, немного усталых лицах лётчиков, полукру­гом сидящих и стоящих возле товарища, примостившегося на вращающемся стульчике у пианино.

— Почитай! Вслух почитай, Николай! Для всех.

И Трофимов стал читать. И потянулись ребята к неровно­му, трепетному, очень похожему на пламя свечи огоньку».

«...Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

О чём задумались в тот момент они, собравшиеся со всех концов этой Русской земли для её защиты? Донской казак Константин Сухов и сибиряк Георгий Голубев, украинец Иван Вахненко и волгарь Владимир Душанин, серпуховчанин Николай Трофимов и белорусс Викентий Карпович, Вячеслав Берёзкин из Подмосковья и родившийся в Ново­россии Андрей Труд, ивановец Аркадий Фёдоров и сын до­нецких степей Иван Руденко, возможно, прямой потомок тех самых запорожцев, и ещё много других? Их судьба, их жизненный путь — это типичный путь их поколения. Крестьянская или рабочая семья (реже — служащие), за­тем фабрично-заводское училище и работа на заводе, па­раллельно учёба в аэроклубе, дальше лётное училище, офицерское звание и служба в истребительной авиации. А потом — жестокое небо войны, быстро заставившее не по годам повзрослеть этих двадцатилетних ребят.

«.Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на брат­ство, вот на чём стоит наше товарищество!»

Что такого вдруг услышали они — плоть от плоти на­родной — в гоголевской повести? «Пожалуй, вспомнил каждый что-то очень своё, очень близкое, дорогое, родное. А может, встали перед глазами образы друзей, сгоревших в небе фронтовом?.. Верные долгу, свято соблюдая закон бо­евого братства, живые дерутся теперь и за павших друзей- товарищей своих», — так выразил эти чувства (свои и сво­их однополчан) Константин Сухов.

Они воевали над теми степями, где мчали своих коней, спеша в Сечь, старый Тарас с сыновьями. Они дрались непо­далеку от тех мест, где приняли свой последний бой Бовдюг и Кукубенко, Шило и Остап. И теперь, под чужим хмурым небом, в гулком немецком замке читая русскую книгу о за­порожцах, они читали о. самих себе. Это они — те самые запорожцы. Это они подали друг другу руку на братство и встали за поруганную Родину. Это они не отвели взгляд, когда в глаза им заглянула лютая смерть. Это они стали строже и чище душой, пройдя через горе народное. И ни­кому из них даже в голову не могло бы прийти, что, чи­тая про запорожских казаков и Малороссию, они чита­ют про что-то чужое, постороннее. Они читали про своё. Про Россию.