Укрощение строптивой

Энок Сюзанна

– Лиззи. А не нравится – называй как хочешь. Может, лучше Элеонорой?

Китинг вдруг схватил девушку за горло и вскочил. А ноги Лиззи болтались в воздухе, едва касаясь грязного пола.

– Что это значит? – процедил Китинг сквозь зубы.

Девица вцепилась в его пальцы, пытаясь разжать, и прохрипела:

– Ничего, сэр… я ничего… просто так сказала.

Китинг отпустил ее и толкнул на колени к оторопевшему от неожиданности мужчине, сидевшему неподалеку.

– Так я и думал.

Внезапно вспомнив о записке, он схватил ее со стола, затолкал в карман

и вышел из игорного дома. А за его спиной уже вовсю тявкали шакалы.

Несмотря на опьянение, Китинг понимал, как ему повезло. Вместо потаскухи, падкой на скандальную известность, его вполне мог подстеречь кто-нибудь из друзей покойного лорда Балтроу. Как предупредил Гривз – увы, слишком поздно, – Лондон не Шропшир.

Стараясь не шататься, Китинг дошел до угла, подозвал наемный экипаж и назвал вознице адрес Басвич-Хауса. Устроившись в шаткой и тряской крытой повозке, он вытащил из кармана записку и развернул ее. Пришлось поморгать, чтобы перед глазами прояснилось, но в экипаже оказалось настолько темно, что не удавалось разобрать ни единого слова. Наконец Китинг поднес записку вплотную к узкому окошку и прищурился. В тусклом свете уличных фонарей он разглядел изящный округлый почерк.

– «Мистер Блэквуд, – вполголоса прочел он, – я обдумала ваше предложение, и мы с моей подругой Софией Уайт с удовольствием прогуляемся вместе с вами в среду. Будьте любезны встретить нас у клуба «Тантал» в два часа, а если не сможете, то предупредите письмом. Всего хорошего. Камилла Прайс».

Долгую минуту Китинг смотрел на последние слова, отчетливо видные на плотной веленевой бумаге: «Всего хорошего. Камилла Прайс», – потом провел по ним пальцем, но слова не стерлись. Сколько же времени прошло с тех пор, как он в последний раз получал письмо с таким пожеланием? Семь лет? Восемь?..

О господи, о боже! Китинг с силой ударил себя кулаком по колену. Не хватало еще разрыдаться от умиления! А так напиваться не просто глупо, а гораздо хуже. Ведь ему сейчас предстояло серьезно потрудиться. Да-да, он должен был во что бы то ни стало добыть эти десять тысяч фунтов. Не для себя, а для того, чтобы хоть отчасти искупить свою вину. О, как же он был виноват перед Элеонорой Балтроу…

Тут экипаж, к счастью, остановился. Китинг не успел пустить слезу, поэтому, с облегчением вздохнув, чуть ли не вывалился на подъездную дорожку Басвич-Хауса. Порывшись в карманах, он бросил вознице монету неизвестного достоинства, и тот в ответ почтительно прикоснулся пальцами к полям шляпы.

Хупер, дворецкий Адама, открыл парадную дверь прежде, чем Китинг успел постучать. Такой стремительной встречи он не ожидал и едва не рухнул на пол в холле – каким-то чудом ему удалось ухватиться за кушетку, стоявшую у стены.

– Прислать к вам Пиджона, мистер Блэквуд? – осведомился дворецкий, лицо которого напоминало маску, изображавшую предельную серьезность и благопристойность.

– Нет, сам справлюсь, – отозвался Китинг. – А Гривз здесь?

– Его светлость вернулся несколько минут назад.

– Долго он отсутствовал?

– Его светлость провел дома почти весь вечер, сэр.

– Когда принесли

записку для меня?

– Незадолго до наступления сумерек, сэр.

Стало быть, Адам решил подождать. И ждал несколько часов, пока не убедился, что его гость решил пропьянствовать всю ночь. И лишь после этого герцог лично отвез ему записку. По-видимому, у Китинга все же появилась нянька, и в этой роли выступал не кто-нибудь, а сам Адам Басвич. Предположив, что в записке хорошие вести, герцог был готов даже рискнуть поссориться с другом. Хотя обычно он считал, что всякого, кто сам вырыл себе яму, следовало в ней и оставить.

Китинг не помнил, как добрался до комнат, отданных Адамом в его распоряжение, не помнил, как разделся и повалился на постель. Следующей его осознанной мыслью было желание расквасить камердинеру Пиджону нос, если тот не прекратит хлопать его по плечу.

– Сгинь! – буркнул он. – А то выгоню.

– Я у вас не служу, сэр.

Китинг с трудом приоткрыл один глаз.

– Все равно сгинь.

Тут герцог Гривз, тоже оказавшийся рядом, плеснул ему в лицо водой из кувшина.

Чертыхаясь, Китинг вскочил на ноги. Шок от ледяной воды и острый приступ головной боли настигли его одновременно. В ярости зарычав, он бросился на друга, но Гривз уклонился, и Китинг рухнул на пол. А подняться на ноги не успел – Адам поставил обутую в сапог ногу ему на поясницу.

– Лежать, – произнес он бесстрастно.

– Я и лежал, черт побери. В постели! А теперь на проклятом полу!

– Знаете, я никак не могу понять, что бы вы предпочли – нанести удар или получить его. – Каблук сапога стал еще тверже. – Полагаю, что в данный момент вы не в лучшей форме.

– Я, между прочим, в вас водой не плескал, – проворчал Китинг. – Уберите с меня ногу, а то я за себя не ручаюсь.

Спине стало легче.

– Пиджон уже пытался разбудить вас, – сообщил Гривз, отступив на шаг. – Я здесь только потому, что полдень уже миновал, а у вас, кажется, в два назначена встреча.

Проклятия застряли в горле Китинга.

– А давно миновал полдень? – спросил он с беспокойством.

– Сейчас двадцать минут первого. Я велел приготовить вам ванну. А в гостиной чай, сахар и тосты. Помочь вам одеться?

Усевшись на полу, Китинг прислонился к кровати.

– Нет, – ответил он со вздохом. – Спасибо, Адам.

– М-да… Не знаю, что вы задумали, но я полностью за то, чтобы немного пошалить. – Гривз направился к двери. Обернувшись, добавил: – Ровно в час я пришлю к вам Пиджона.

Как только дверь закрылась, Китинг провел пятерней по мокрым волосам. По крайней мере, это всего лишь вода. Несколько лет назад бывали случаи, когда он просыпался в худших обстоятельствах. И он даже сосчитать не мог, сколько раз твердил себе, что пора заканчивать с таким неумеренным пьянством. Ведь раньше ему всегда удавалось помнить о своих обязанностях землевладельца – даже несмотря на свое пристрастие к хмельному забвению.

А теперь ему предстояло завоевать доверие почти незнакомой женщины, и на карту было поставлено десять тысяч фунтов. Но как же болит голова!