Укрощение воровки

Ди Климм

Клоун, блядь.

— Ладно, Диана, пока.

— Пока, Лешик.

Лешик, мать твою? Лешик?!

— И не забудь про завещание, — подмигнул Алексей, и Рома засунул сжатые кулаки в карманы брюк.

Когда гости уехали, а чета Аслановых зашла домой, Роман схватил Диану за локоть и резко притянул к себе, впечатывая, вбивая в себя, как тряпичную куклу.

— Ты какого черта творила, принцесса? — процедил он сквозь зубы.

— А что? — невозмутимо спросила Диана и попыталась вырвать руку.

— Ты весь обед вела себя так, словно

этот… — вдох, чтобы сдержать смачный мат, — Лешик тебя беличьим хвостиком щекотал.

— А может и щекотал? — вздернула она бровь.

Серые глаза Романа потемнели, сгустилась сталь, заледенела, стала угольно-серой.

— Понравилось? — тихий, ровный вопрос.

Вот она черта. Перепутье, когда надо решать — улыбнуться и отшутиться, чтобы снять напряжение, либо ложью по устам, жалящей иглой в сердце, выбирая путь, который никогда не пересечется с дорогой Романа.

— Понравилось, — легкий, уверенный ответ.

У сакрального камня «Направо пойдешь…Налево пойдёшь…» она выбрала свой путь. Назад. Отвернуться и бежать. Далеко и так быстро, чтобы воздуха в легких не осталось, как сейчас, когда глаза в глаза, тело к телу, дыхание в такт. И замерло все вокруг, и нет воздуха легким. Выкачало все разом. Вакуум. Он и вокруг, и в сердце от того, какой безразличной серостью наливаются глаза Романа.

— Ну и правильно. Надо же себя пристроить, когда все это закончится.

— Вы правы, Роман Алексеевич. Если у вас все, отпустите мою руки, синяки оставите.

Роман разжал пальцы, которые казались заржавевшими и скрипучими.

— До свидания, Роман Алексеевич.

— Пока, Диана.

Привычные слова, но такое непривычное прощание, ведь он не склонится в быстром поцелуе и не заслонит собой вселенную, когда Диана чувствует его, лишь его…

Как только за Романом захлопнулась калитка, и машина отъехала от дома, Диана четким шагом взбежала на второй этаж. Схватила сумку и вновь выбежала из дома.

— Ты куда? — успела крикнуть мама.

— В магазин.

Открыто и четко. В магазин. Где все продается. Только Диана там не покупатель.

Она там воровка.

Она та, кто зайдет серой тенью, пройдется среди лотков, глянет пару цветов. Мазнет по кисти, примеряя, прислушиваясь. Выбирая. Пока монстр внутри не заурчит плотоядно и довольно, истекая слюнями, скалясь и рвясь с цепи, ближе, ближе к цвету.

Дай его понюхать, дай попробовать! Дай, дай, дай!..

Все, как обычно. Быстрое движение пальцев, спокойный шаг, скорей домой.

Дай мне его, дай, дай!..

А дома, в своей комнате, за запертым замком, перед зеркалом, мазнет по губам цветом серо-лиловым, знаковым. Глянет на себя, покрасуется. Еще мазок, еще сильнее, еще ярче. Еще гуще, надавить, вытравить, выгнать стыд, смятение, страх, слезы…

В отражении она, со скривленными в оскале устами, а помада размазанная, густая, масляная, на губах. Растягивается рот в широкой улыбке. Скалятся зубы, чтобы никто, никто больше не посмел над ней смеяться!.. А

слезы, быстрые и горячие, текут по маске, теряясь в помаде, скользя по щекам, капая с подбородка… Пока Диана смотрит и смотрит на картину перед собой — она, с густо накрашенными губами, с широкой улыбкой и глазами, полные слез.

Глава 12

Хмурым утром в последние дни августа в столицу приехал Дмитрий Львов.

И завертела Романа канитель по его делам, заботам, проблемам, большая часть связанная с Софьей, а другая часть с непутевым тестем. Ну ладно, с тестем Рома разберется. Вопрос в другом — как остановить Диму, который рвался к своей блондинке, срывая цепи и наплевав на строгий инструктаж?

Хотя, надо признать, сам виноват, что не рассчитал, насколько старший брат сходил с ума по своей Сонечке.

Они сидели на материнской кухне и поглощали вкусный завтрак.

— Сегодня она прилетает в столицу.

Дима вскинул голову, и Роман инстинктивно подобрался, как перед боем. Так было всегда, стоило увидеть раздутые ноздри и напряженные мышцы.

— Где и во сколько? — Дима схватился за чашку, сделал глоток.

— Ты хватку-то ослабь, — усмехнулся Рома. — Это бабушкин сервиз.

Дима разжал пальцы, шумно выдохнул. Крикнул в коридор:

— Мать, у тебя еще курят?

— Да, — послышалось в ответ. Выхватил сигарету из пачки и глубоко затянулся. Щелчком отправил пачку по столешнице, и Роман тоже закурил, просто за компанию. Чтобы сделать с братом что-то вместе, хоть и такое вредное и вонючее, как курение. Несколько лет они виделись урывками, быстро и на ходу, на таких вот завтраках у матери, или на скорых перекусах на квартире у Ромы. А сейчас они могли спокойно посидеть, обменяться скупыми новостями, при этом зная, что теперь будут в одном городе, что намного лучше, чем через океан.

— Я задал вопрос, — Дима чуть подался вперед. Рома откинулся на спинку стула, затянулся и выдул дым колечками. — Если не ответишь в течение пяти секунд, дым будешь пускать через трубочку.

Рома захохотал.

— Ну и шальная ж пуля засела у тебя в…

Вошла мать, и он почтительно замолк.

— Где? — хмыкнул Дима. Вместо ответа Рома приставил палец к виску и спустил курок. Дима улыбнулся. Спокойно и расслабленно. И, наверняка, это первая такая улыбка, которую он смог позволить себе за последние два месяца.

На пороге появился Сергей. Чуть заспанный, с неизменной улыбкой на лице и смешинками в светлых, как у отца, глазах.

— О-о-о, чемпион, — поприветствовал Рома.

— Здрасьте, дядь Ром. На полигон поедем? — спросил тут же Сергей. Дима мрачно вставил:

— А с дядькой кто нормально поздоровается?

А ведь права была мать, вырос совсем Серега, взрослый стал. Уже и пожатие другое, крепкое и уверенное. С отцом наверно тренировался, улыбнулся Роман. Схватил подростка в захват и шутливо повалил.