Укротить сердце
Шрифт:
Глава 24
Чарли
Руби - чертовски красивое зрелище.
Я замедляю шаг и останавливаюсь в дверях конюшни, чтобы полюбоваться ее миниатюрной, гибкой фигуркой. Она стоит у стойла нового жеребенка изабелловой масти, которого только что привезли. Ее нежные руки гладят его щеки, кремовую гриву, розовый нос. Чего бы я только не отдал, чтобы оказаться сейчас на месте жеребенка.
Земля скрипит под моими сапогами.
– Второй раз за
– Это у него ты прячешься от меня?
Все еще поглаживая лошадь, она говорит:
– Я люблю его. Он такой милый мальчик. Как его зовут?
– У него нет имени. Называть их - плохая примета. Означает, что они останутся у нас.
Ее тело слегка напрягается.
– Вы не оставите его у себя?
– Он отправится к покупателю в Дир-Лодж в следующем месяце.
– О.
Она кивает и наклоняет голову, чтобы коснуться лбом головы пони.
– Похоже, мы оба скоро отправимся в путь, да?
От ее слов у меня внутри все переворачивается.
Когда она смотрит на меня, я, черт возьми, едва не теряю самообладание.
Я никогда не видел, чтобы красавица была такой грустной.
– Эй, - говорю я, сокращая расстояние между нами. Вид ее печального лица словно удар под дых. Ее голубые глаза, всегда наполненные радостью и солнечным светом, потускнели.
– Что случилось?
– Я обвожу взглядом ранчо.
– Кто-то что-то сказал тебе?
– Нет. Ничего не случилось.
Ложь. Красные круги вокруг ее глаз говорят о другом.
– Чушь собачья.
Ее нижняя губа дрожит, и мне это не нравится. Ни капельки. Я хочу выяснить, кто тот ублюдок, который украл ее солнечный свет, и избить его до полусмерти.
Я провожу пальцем по ее подбородку, поднимая ее взгляд к себе.
– Малышка, выкладывай.
– Ничего особенного, - шепчет она, по ее щеке скатывается слезинка.
– Просто у меня был плохой день.
Я провожу руками по ее плечам.
– И поэтому ты здесь? У тебя был терновый день?
Она тихонько вздыхает.
– Ты помнишь.
– На ее губах появляется слабая улыбка.
Я не мог забыть. У меня были шипы каждый чертов день моей жизни, но этим летом моим подсолнухом стала Руби.
– Да. У меня был терновый день. И я люблю лошадей, - говорит она с благоговением, от которого у меня сводит живот.
– Они меня успокаивают.
– Она опускает глаза.
– Мне просто нужно было куда-то пойти.
Черт, меня бесит, что она не пришла ко мне. Что она пытается решить наши проблемы на ранчо, но не позволяет никому помочь с ее.
Я жду, когда она начнет рассказывать, но она молчит. Внезапно меня накрывает волна злости. Мне не нравится, где мы находимся. Какое-то неустойчивое
Больше не хочу.
Я теряю свое самообладание, то небрежное безразличие, которое я так старался сохранить с тех пор, как она появилась в моем городе.
Раньше я считал ее отвлекающим фактором на ранчо, но теперь нет.
Она больше, чем это.
Больше, чем радость.
Она стала для меня человеком, которого я жажду. Той, кого я хочу видеть каждое утро, когда просыпаюсь. Мне нравится рассказывать ей о своем дне, спрашивать, как прошел ее, спать рядом с ней по ночам и заслуживать этот потрясающий сон без сновидений.
Она - все для меня.
Мне кажется неправильным не знать о ней больше.
– Меня тоже успокаивают лошади, - говорю я, поглаживая ее по руке. Она улыбается, несмотря на грустное выражение лица. Что бы ее ни беспокоило, мое дело - разобраться в этом.
– Правда?
– Да. Когда у меня в детстве что-то шло не так, я просто выходил из дома и садился в седло, - говорю я ей.
– Проводил день у ручья, а когда возвращался домой, был в хорошей форме. Нет большей свободы, чем сидеть на лошади.
– Свобода, - шепчет она. Затем ее глаза проясняются, и она смотрит на меня.
– На родео было так же?
– Да.
– Я выдавливаю из себя слова.
– Я начал помогать отцу объезжать жеребят, когда мне было семь лет. В старших классах участвовал в соревнованиях по конному спорту, прежде чем попробовать себя в высшей лиге.
– На вопрос в ее глазах я добавляю: - Езда без седла.
– О.
Всплывают воспоминания. Мы с Уайеттом сравнивали травмы после «Last Chance Stampede» в Хелене. У меня была сломана ключица, у него - порвано сухожилие в плече. Мы были избиты, в синяках и в полной заднице, и никогда еще не были так горды.
Участие в родео с моим братом было как глоток свежего воздуха. Чувство, что я могу удержаться на лошади, а потом тебя швыряют в грязь. Адреналин, простой и понятный. Это длилось восемь секунд, и я наслаждался каждой из них.
Она улыбается.
– Ты выиграл какую-нибудь медаль, ковбой?
Я ухмыляюсь.
– Призовые деньги, малышка.
– Я целую ее губы.
– Много-много призовых денег.
Она поворачивается, голубые глаза сканируют стойла.
– Какой из них твой?
Взяв ее руку в свою, я двигаюсь дальше по ряду и останавливаюсь перед массивным черным жеребцом.
– Этот. Стрела.
– Я глажу его холодный нос.
– Мой отец всем нам дарил лошадей на десятилетие. Традиция.
– Он красавец, - вздыхает она.