Укус ящерицы
Шрифт:
– Мне нужна правда, – повторил Рандаццо, уже не смея смотреть англичанину в глаза. – Это пойдет на пользу нам всем.
– Правда? – Голубые глаза Мэсситера удерживали его взгляд. – Проблема с правдой заключается в том, что ее трудно стандартизировать. То, что для одного правда, для другого ложь. Уж вы-то должны понимать это лучше многих.
Джанфранко Рандаццо разгладил лацканы черного шелкового пиджака. Под ним были тщательно выглаженная белая рубашка и красный шелковый галстук, который он купил прошлой весной, когда проводил отпуск в Осаке. На галстуке был вышит иероглиф, обозначавший его имя. Комиссар считал себя человеком долга. Пусть и далеким от идеала, но все же старающимся выполнять свою работу даже в нелегких обстоятельствах.
– У Беллы был роман, – твердо сказал он. – Не исключено что она возобновила отношения с братом.
Мэсситер вскинул брови.
– Странные у них здесь привычки.
– Весьма, – сдержанно согласился Рандаццо. – Но это лишь предположение. Белла была беременна. Муж здесь ни при чем. Кто был ее любовником? Мне нужно это знать. Фальконе и его люди настоящие профессионалы. Было бы лучше, если б их находки не становились для меня сюрпризом.
Несколько секунд англичанин молча смотрел на ленивую воду канала.
– Вопрос об отцовстве, – медленно произнес он. – А это мысль…
– Я не в состоянии защитить вас от всего! – раздраженно бросил комиссар. – Есть определенные пределы, за которые…
Мэсситер рассмеялся. Смех звучал странно, вырываясь из-за сжатых, идеально ровных, белых зубов. Англичанин шагнул к итальянцу и дотронулся до галстука.
– Японский? Кстати, как ваша супруга?
– Моя жена не имеет к этому ровным счетом никакого отношения.
Рандаццо видел, как пялился Мэсситер на Кьеко, когда они встречались на банкетах и приемах. В этом взгляде не было простого любопытства, которое вспыхивало обычно в глазах местных, узнавших вдруг, что женщина из Токио вышла замуж за венецианского полицейского. К тому же Венеция в последние годы превратилась из захолустья в космополитичный город, и брак с прекрасной чужестранкой уже не считался чем-то из ряда вон выходящим.
– Не смешно, – добавил комиссар и сам уловил прорезавшиеся в голосе пронзительно-жалобные нотки. – Совсем не смешно.
В следующий момент Мэсситер уже оказался сбоку, сделав всего один, неуловимо быстрый, по-кошачьи бесшумный шаг.
– Наоборот, – прошептал англичанин в самое ухо гостю. – Это не просто смешно – это восхитительно. Давайте поговорим откровенно, потому что мне нужно идти. Гости вот-вот прибудут, а мне вовсе не хочется рисковать, оставляя их наедине с ценностями. Итак… – Мэсситер отстранился и перевел дух. Он снова был тверд и уверен в себе. – Последний раз я видел Беллу Арканджело две недели назад. Я не сплю с местными женщинами больше одного месяца. Для меня это принципиальный вопрос. Они начинают приставать, лапать и вообще надоедают. С сучками лучше расставаться еще до того, как начинаешь терять к ним интерес. Сомневаюсь, что ребенком ее наградил я, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным на все сто. Надеюсь, об этом никто не узнает. Полагаюсь на ваши старания.
Рандаццо негромко выругался.
– Вас не было здесь в ту ночь, когда они погибли? Можете это доказать?
– О… та ночь. А где, если уж на то пошло, были вы?
– Работал, – проворчал Рандаццо.
– Работа. Игра. Знаете, для меня это почти одно и тоже.
Он явно что-то знал. Однако говорить не спешил.
Мэсситер смахнул воображаемую пылинку с лацкана пиджака гостя. Лицо англичанина, когда он посмотрел на Рандаццо – лицо стареющей кинозвезды, – не выражало никаких эмоций. Это было лицо человека, неспособного чувствовать. И в этот момент комиссар Джанфранко Рандаццо с полной ясностью осознал, что справиться с таким, как Мэсситер, ему не по силам. Он допустил несвойственную для себя ошибку, сделал опрометчивый шаг, и исправить оплошность можно лишь унизительным жестом покорности.
– До часа ночи я был занят. Потом спал. Один.
– Здесь?
Мэсситер нахмурился:
– Вы на редкость настойчивы, Рандаццо. Но так ли уж это разумно? К тому же вам прекрасно известно, что Арканджело не позволяют мне оставаться здесь на ночь. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы получить разрешение на проведение сегодняшней вечеринки, хотя это скромное мероприятие столь же отвечает их интересам, как и моим. Нет. Я был у себя. Сначала с женщиной. Потом один.
Квартира Мэсситера находилась в доме у набережной, неподалеку от его яхты, стоявшей возле Арсенала. Попасть оттуда на остров не составляло большого труда. Ключ ему могла дать Белла.
– Послушайте меня, Хьюго. Вы были заняты до двух ночи. Лучше даже до половины третьего. И ваша женщина должна это подтвердить.
Англичанин пожал плечами, как будто речь шла о какой-то мелочи.
– Поймите, это важно, – настаивал комиссар.
– Хорошо.
– Придерживайтесь этого варианта. Остальное предоставьте мне.
– Я с самого начала предоставил остальное вам, – с упреком заметил Мэсситер. – И посмотрите, в каком положении оказался.
– Я разберусь, – заверил его Рандаццо. – Можете не сомневаться. Эта женщина… Нам нужно знать, кто она. Ей придется дать показания. Вы можете на нее положиться?
Мэсситер посмотрел на комиссара с легкой улыбкой.
– Учитывая, что вы не более чем моя собственность, ценность которой не соответствует первоначальной цене, должен сказать, меня смущает ваша сегодняшняя дерзость. Надеюсь, моя снисходительность будет достойно вознаграждена. И…
Он выдержал небольшую паузу и, прежде чем закончить разговор, посмотрел комиссару в глаза. Твердость этого взгляда и полыхнувший в глубине голубых ледышек огонь заставили Рандаццо поежиться.
– …в самое ближайшее время. В списке моих добродетелей терпение не значится.
– Но я не могу спасать вас от вас же самого! – возразил комиссар, напуганный собственной опрометчивостью и появившейся вдруг неуверенностью в успехе. А что, если ему не удастся побиться результата, приемлемого как для англичанина, так и для его собственных хозяев? – Эта женщина скажет то, что нужно? Мэсситер усмехнулся. Холодное пламя в его глазах, так испугавшее Рандаццо, погасло.
– Надеюсь, что да. Наверное, вам лучше спросить у нее самому. Когда вернетесь домой.