Улеб Твердая Рука
Шрифт:
Юноши устремились к узкой двери, на ходу утираясь ладонями и переводя дыхание. Стихло эхо дробных хлопков под облезлыми сводами зала, в котором устоялись запах человеческого пота и чад нафтовых светильников, ибо свежий воздух почти не проникал в его полумрак сквозь единственную отдушину — дверь.
— Твердая Рука! — негромко позвал Анит.
Тот удивленно обернулся, уловив в голосе наставника нечто похожее на смятение и печаль, приблизился к тумбе в углу, где, не меняя позы, продолжал сидеть Непобедимый. Анит отвел глаза, пошарил взглядом вокруг, будто что-то искал.
Все четыре стены были до половины обшит досками с толстыми войлочными набойками. Войлок обветшал под вмятинами от ударов. На узких полках выше дощатой обшивки горбились стопки лоскутов воловьей кожи, которыми обматывались кисти и запястья перед схватками. На полу громоздились мешки и всякие хитроумные снаряды. Эка невидаль, нечего там искать Аниту.
Сколько ни блуждал его взгляд, а все же встретился с выжидающими глазами Твердой Руки. Непобедимый натянуто улыбнулся, легонько похлопал ученика по бицепсам и произнес наконец:
— Мальчик мой, я открыл тебе секреты своего искусства, я научил тебя презирать плоть, я старался вложить в тебя и другие знания, доступные только мыслящим, я когда-то спас тебя от меча твоего прежнего хозяина. Так ли это?
— Да, — последовал ответ.
— Я одинок, успел привязаться к тебе, моя надежда… Помнится, что обещал тебе благо. Так?
— Да.
— Память и у тебя хорошая. Запомни же то, что услышишь сейчас. — Анит поднялся с тумбы, плотнее притворил дверь, прислонился к ней спиной и умолк на некоторое время, очевидно, подыскивая нужные слова. Было ясно, что какая-то тяжесть легла на его сердце.
Он был хозяином. Светловолосый юноша, стоявший перед ним, был рабом. Раб не испытывал ненависти к хозяину. Это звучит чудовищно, но это было так. Ни один из подневольных учеников Анита Непобедимого не таил на него зла. Даже самый строптивый из них, Твердая Рука.
Анит не пользовался правом унижать, хотя, конечно, и бывал груб, как все, на чьей стороне власть. Он обладал силой и мужеством, а сила пользовалась особым уважением.
Хотя Твердая Рука не мог сказать себе: «Я ненавижу этого человека», — Анит все же был в его глазах одним их заслонявших свободу.
— Запомни, — повторил Непобедимый. — Сегодня ты впервые ступишь на Большую арену вместе с испытанными бойцами. Выйдешь в восьмую, последнюю, пару. Против Маленького Барса из Икония.
— Почему против маленького? Давай зверя крупнее.
— Погоди, — усмехнулся Анит, — увидишь, какой он маленький. — И вдруг вновь омрачился. — Справишься ли… Лучше, если не справишься с ним, ибо, как сказал Гомер, победа меж смертных превратна…
— Я не ослышался, Анит? Хочешь, чтобы я уступил?
— Ты не ослышался, а я не оговорился, — вздохнул атлет.
— Тогда я и шагу не сделаю из этого логова! Иди туда сам!
— Молчи! Да, Непобедимый учит побеждать. Да, в моей палестре победители таких состязаний, как сегодня, получали свободу. Да, тебе она тоже грезится. Да, да, да, все это истины. Но не сейчас. Слушай меня, не прогадаешь. Я приказываю тебе лечь перед бойцом из Малой Азии.
— Не верю, — сказал Твердая Рука, — не верю, что тебе нужно мое бесчестье в первом же бою. Я ждал этого часа. Нет, не отступлюсь от надежды! Лицемерны твои обещания, лживы!
Анит так пнул ногой в дверь, что крякнули петли, вне себя бросился к висячему пузырю, который недавно усердно колотили его питомцы, и от одного страшного удара бычья кожа оглушительно лопнула. Кто-то испуганно заглянул в дверь и мгновенно исчез, точно его ветром сдуло. Неузнаваемый наставник схватил ученика за плечи и, обжигая дыханием, зашипел ему прямо в лицо:
— Маленький Барс — первый боец доместика Фоки. Того всесильного мужа, чей меч уже однажды едва не отсек твою пустую голову за отказ биться в его усладу. Кто тебя спас? Я! И тогда спас я! Анит! Маленький Барс прихлопнет тебя как муху, вот он какой!
— Я выйду на честный бой, — твердил юноша, — за свою свободу. Выйду, потому что ты сам объявил мне об этом.
— Выйдешь и уступишь азиату. Так нужно, если хочешь жить.
— Нет, Анит.
Наступившую в зале тишину нарушал лишь усиливавшийся гул толпы, вновь стекавшейся на ипподром. Прерванный праздник возобновился.
Анит сказал вдруг совершенно спокойно:
— Если Маленький Барс из Икония возьмет верх, доместик Никифор Фока вновь блеснет над столицей. Свободный Барс должен победить, и тогда против него выйду я, тоже свободный, и повергну азиата в честь василевса. Роман утешится, но и лавры Фоки не увянут. Существует средь высших такое, о чем нам не следует знать. Не будем дуть против ветра. А твое от тебя не уйдет, обещаю. Но сейчас… Ступай к остальным. Ты в последней паре. И помни: все, что слышал здесь, сказано человеком, которому ты дорог.
— Мне воля дороже слов, — сказал юноша, — надо за нее и с тобой в круг войти — войду. Я другое слышал. Будто еще старый цесарь объявил тут когда-то, что дарована будет воля всякому из палестры, кто тебя осилит в кругу.
Анит заглянул в глаза любимого ученика и молвил тихо:
— Бедный мальчик, огради тебя бог от этого…
Вышли к трибунам и уселись на скамье в ожидании своего часа.
Между тем наверху заполненные до отказа трибуны нетерпеливо требовали начала состязаний легких колесниц, по одной лошади в упряжке. Но сигнала не давали. Ждали Василевса.
Наконец десять мириадов зрителей вскочили со своих мест, вознесли руки и пропели хвалу. Курсоресы врассыпную бросились от кафизмы, их сменили телохранители императора, и сам Роман II показался наверху башни. Божественный и его свита расселись и застыли, напоминая аккуратно расставленные раззолоченные бюсты.
Отворилась медная дверь у основания башни, из нее вышел глашатай, он картинно встал на площадке, упершись руками в ажурную оградку, медленно обвел взглядом обе крутые внешние лестницы кафизмы, словно хотел убедиться, что никто посторонний не осквернил своим присутствием их священные ступени, после чего торжественно выкрикнул традиционную фразу: