Улей 2
Шрифт:
Холодное туманное утро плавно растворяет ночь. Сбегая вниз по лестнице, Ева останавливается и, нетерпеливо ожидая, пока Исаевы дойдут от машины к парадной двери, машинально рассматривает свои исписанные синей ручкой джинсы.
Черепа, цветы, огромные знаки препинания, короткие надписи — творения ее рук. Ольга Владимировна первой оценивает эту «красоту». Выдыхает и негодующе откидывает за плечи волосы.
— Что
— Вы же не отправите меня туда на все лето? Мама?
— Нет. Только на два месяца. Такова программа.
— Какая программа? Я не хочу! Пожалуйста…
— Перестань истерить, Ева! У меня нет на это времени. Ирина Давидовна уже проинструктирована насчет твоего питания и режима приема лекарств.
— Меня тошнит уже от вашей постной еды! И от ваших лекарств, делающих меня сонной и вялой! От вас!!!
— Закрой рот, Ева, — окидывает ее гневным взглядом отец. — Иначе это сделаю я.
— Научись сдержанности, — вздыхает Ольга Владимировна, поправляя прическу. — Контроль, Ева. Помнишь? Ты должна управлять своим телом и следить за тем, что говоришь. Тогда не придется глотать таблетки.
— Я не могу. Я не могу… Мама…
Смена.
Возбужденный крик и свист толпы.
— Бей! Бей! Бей! Бей!
Обхватывая коленями распростертую на полу одноклассницу, Ева возвышается над ней, натягивая ее длинную косу как канат.
Ярость проносится внутри нее, словно смерч, снося на своем пути какие-либо положительные эмоции. Приподнимая Христенко за плечи, она резко шмякает ее головой о пол. Затыкая ей рот рукой, придавливает и удерживает.
— Теперь ты запомнишь: это моя школа.
Новые кадры замещают старые, накладываясь на шум толпы музыкой. Ева ощущает боль и напряжение в пальцах от длительной игры на фортепьяно, но все равно продолжает перемещать их по клавишам. С упорством и грацией, расщепляя мелодию на идеальные звуки. Заражая ею окружающее пространство, наслаждается ступором Тополевой. Наконец-то, эта старая скрученная карга удовлетворена исполнением.
— Безупречно, — резюмирует та, закладывая руки за спину.
Дает знак на повтор, обращая взгляд в окно. Впервые Тополева не пускается в длинные занудные лекции о смысле мелодии, не делает поправок, не высказывает замечаний… И впервые она перестает зрительно следить за исполнением Евы.
— Что это за мелодия? — обращается к педагогу входящий в комнату Исаев. — Почему она ее постоянно играет?
— Моцарт, — тихо отзывается женщина, продолжая изучать пустой задний двор. — Реквием.
— То-то же, похоже на похоронный марш. Остановите ее. Пусть играет что-то другое.
Следующий фрагмент, будто холодная вода на ожог.
— Что с тобой происходит, Ева? Что ты вытворяешь? Сегодня мне было очень стыдно, что ты — моя дочь, — это заявление матери, как смертельное ранение в грудь. Оно заставляет замереть с широко распахнутыми глазами. — Послушай меня, Ева. Я кое-что знаю об этой жизни. Агрессивные дети никому не нравятся.
Она и сама это понимает. Только боль и обида, возведенные в n-ную степень, понукают говорить совершенно противоположные вещи.
— А мне и не нужно кому-то нравиться! Понятно вам?
Хлесткий удар по щеке едва не сворачивает ей шею своей силой. Жгучая боль опаляет кожу, и из глаз скатываются слезы.
— Я заставлю тебя считаться со мной! — гневно выкрикивает Павел Алексеевич. — Если потребуется, силой заставлю. Слышишь меня, Ева?
— Слышу, — сердитое сопение громче ответа.
Непоколебимый огонь в глазах, сжатые до хруста кулаки, общее напряжение в теле свидетельствуют о том, что укрощение только начинается.
Толчок. Перемотка.
Врываясь в дом, Ева проносится по гостиной. Слыша за спиной стук каблуков матери, выплескивает ярость на расписанную китайским орнаментом вазу. Сталкивает ее на пол, с мелочным удовольствием наслаждаясь звоном разлетающегося на осколки фарфора.
Оборачивается, встречаясь лицом к лицу с Ольгой Владимировной. Хочет увидеть в ее глазах неподдельное расстройство, но женщина лишь шумно выдыхает и, вдыхая, поджимает губы.
— Ева, я не могу прекратить водить тебя к Гольдману. Ты не справляешься.
— Да, ты права! — зло соглашается с ней девочка. — Без таблеток я уже не справляюсь. Я не могу спать. Я не могу есть. Я дышать не могу! И я задолбалась постоянно кому-то что-то доказывать…