Улей
Шрифт:
— Мы всего лишь оба выбирали те имена, что звучали бы гармонично с нашим временем. Меня беспокоит другое… — Ольга Владимировна выдерживает длинную паузу, и Ева уже практически теряет ниточку разговора, углубляясь в свои ощущения в руках Адама. — Тот Терентий Титов, которого я знала двадцать лет назад, получил бескомпромиссный медицинский диагноз. Он не мог иметь детей, — Ева едва не вскрикивает, когда крепкие руки до боли стискивают ее талию. — Возникает резонный вопрос… Кто такой Адам Титов?
15
День
Порой прикосновение слов может быть убийственно болезненным. Оно прожигает кожу и поражает жизненно важные органы подобно губительным раковым клеткам. Не дает дышать полноценно, затягивая по окружности горла удушливую петлю.
«Кто такой Адам Титов?»
Вопрос, вторые сутки живущий и блуждающий внутри Адама. Он не способен думать о чем-то другом более минуты, постоянно возвращаясь к этой разрушающей мозг информации. Изучает свое свидетельство о рождении и свидетельство о браке отца с матерью — не к чему придраться. И тот факт, что дата его рождения идет через восемь месяцев после свадьбы, чрезмерного подозрения не вызывает. Этому можно найти объяснения… Или нет…
Помимо прочего, в глубине отцовского стола Титов находит стопку фотографий приблизительно двадцатилетней давности, на большей части которых Терентий Дмитриевич запечатлен с матерью Исаевой.
Молодые. И счастливые.
«Сука, это пи*дец какой-то!»
Ситуация тупиковая и абсурдная до безобразия. Просто в голове не укладывается.
Титов не может решить этот вопрос самостоятельно, но не рискует привлекать кого-то со стороны. Поэтому, на второй день своего мытарства, он отправляет отцу, дяде и тете сообщения с настоятельной просьбой ждать его вечером дома.
Готовящиеся к плохим новостям родственники встречают Адама гробовой тишиной. В обращенных к нему взглядах он читает настороженность и осуждение. После его «отвратительной антиобщественной выходки», которая «всех Титовых втоптала в грязь», нервишки у них пошаливают и буянят от малейшего сквозняка.
Адам садится напротив своей немногочисленной родни и ответно душит их молчанием. Разглядывает намеренно неторопливо и снисходительно.
— Кто я? — этот вопрос плывет в воздухе дребезжащим эхом.
Спрашивает, и боится услышать ответ, способный разрушить его до основания.
Не чувствует с ними связи. Никогда не чувствовал. Они смотрят ему в глаза. Они сидят с ним за одним столом. Говорят о том, как он важен для них. Но они не принимают его.
Всегда сам по себе. Всегда сам за себя. Чужой среди своих.
— Что за странный вопрос? — хрипло смеется Диана. Отстраненно поглядывает на циферблат наручных часов и хмурится. — Знаешь, у меня времени сегодня совсем в обрез…
— Кто я? — грубо чеканит, обращая взгляд к отцу. — Кто я есть? И есть ли «я» вообще?
— Адам…
— Откуда это имя, папа? Я думал, что у меня есть хоть что-то… — издает горький смешок и резко склоняется над столом. Сверлит отца взглядом. — Я внушал сотням и тысячам, кто такой Адам Титов. Я был им! Я гордился тем, кто я
Сцепленные ладони Дианы с глухим стуком опускаются на стеклянную поверхность стола, и Адам молниеносно следует за ней взглядом. Видит полнейшее замешательство на миловидном лице женщины и осознает, что она выпадает из их диалога по причинам своей неосведомленности и бесполезности.
Тогда он устремляет свой пристальный взор на дядю Марка. Обрывки далеких воспоминаний раздирают его сознание.
«Он весь в отца! Из него ничего не выйдет!»
«Все бесполезно, Терентий. Гены пальцем не размажешь».
— Не молчи, — подернутый отчаянием взгляд теряет свою уверенность, невзирая на то, что голос звучит твердо. — Говори, дядя. Я же знаю, тебе есть, что сказать.
Квадратная челюсть мужчины выделяется отчетливее, когда он, в порыве откровенного недовольства, с силой стискивает зубы.
— Марк, — предупреждающе окликает брата Терентий Дмитриевич.
Тот отрывисто выдыхает и, прижимая к губам кулак, отводит взгляд в сторону.
— Это не моя история.
— Какого черта? Что вы скрываете?
— Ничего не скрываем. Ты — мой сын. Всегда был им, и всегда будешь.
Адам непреклонно качает головой.
— А вот я так больше не считаю. Мне нужна правда, а не твои дурацкие сантименты.
— Откуда эти мысли, Адам? — снова вступает в диалог Диана, будто ощущая, что его равновесие утекает, как сквозь пальцы вода. — Конечно же, ты — Титов, — не разделяя всеобщей нервозности, спокойно заявляет она и сжимает ладонь племянника своими теплыми руками.
Только на самом деле она не стремится понять его. Просто пытается приглушить его гнев. Адам не раз замечал в поведении Дианы подобные хитрости. Иногда он даже умышленно шел у нее на поводу. Но сейчас ему не до Дианы.
— Все не так просто, — смотрит на непробиваемо-страдальческую мину отца и снова задыхается злостью. — Кто я, папа? Ответь же мне, наконец!
— Я уже ответил. Ты — мой сын. Титов Адам Терентьевич.
Адам прикрывает глаза большим и указательным пальцами. Растирает их, скрипя зубами. А затем, шумно вдыхая через нос, с силой бьет ладонью по столу, вызывая гулкие вибрации по всему его периметру.
— Это ложь! Теперь я знаю. Господи, да как я сам не догадывался…
— Адам, прошу тебя…
— Не проси меня, чтобы я успокоился! Сейчас не проси. Ты не имеешь на это никакого права! Теперь-то я точно буду поступать так, как посчитаю нужным. Я не обязан держать перед тобой ответ!
— Не говори так, Адам. Ничего не изменилось…
— Я хочу знать, кто я есть…
— Ты — Титов, — ледяной тон Марка Дмитриевича каким-то невообразимым способом пригвождает всех присутствующих к местам. Вынуждает замолчать и застыть в оцепенении. — Адамом тебя назвал Терентий. Он же был первым, кто взял тебя на руки. Но он действительно не приходится тебе биологическим отцом. Это часть той правды, которая тебе нужна.