Улей
Шрифт:
— Пригласив тебя в «True blood», я открыл значительную часть своей жизни.
Естественно, она это понимает. Но ей этого мало. Снова. Когда дело касается Титова, она не может остановиться.
— Необходимо ли тебе проявлять жестокость?
— Необходимо, — хрипло произносит Адам, и Ева кивает, будто выражая поддержку его словам.
— 911… Что это за номер?
— Мой номер в «True blood». Каждый, кто принимает участие в боях, имеет свой персональный номер.
— По нему делают ставки?
— Да.
Пока Исаева утирает кровь с его ран, на Титова внезапно накатывает
Поэтому, когда она задает свой следующий вопрос, он неверно его истолковывает.
— Как ты себя чувствуешь?
— А как я могу себя чувствовать? Мой настоящий отец не пожелал жениться на моей матери. И это сделал за него мой дядя. Меня всю жизнь обманывали. Все врали! Как ты считаешь, что я могу чувствовать?
Ева фыркает.
— Пора отпустить детские обиды, Адам. Не нужно ничего анализировать. Понимать не нужно. Иногда это попросту невозможно. Просто отпусти ситуацию, и тогда станет легче, — сухо, в какой-то мере заносчиво, говорит она. — Но я сейчас не об этом спрашивала. Как ты чувствуешь себя физически? Цел? — внимательно осматривает его. Ей, конечно, не приходилось сталкиваться с подобным «беспределом» на соревнованиях за все годы занятий каратэ, но определить серьезные повреждения она может. — Так много крови и ссадин.
Прикладывает руки к ребрам Титова. С силой нажимает. Затем неторопливо следует ладонями по плечам. Сгибает-разгибает суставы рук. И все время наблюдает за его реакциями.
Он практически не замечает ее манипуляций. На отдельных участках слабо морщится, но в целом реагирует нормально.
Закончив осмотр, полностью удовлетворенная его состоянием, девушка возвращает свою естественную кровожадность.
— Можно подумать, что ты сам, Адам, женился бы на первой встречной, только если бы она «залетела» от тебя?
Этот прямой вопрос заставляет парня брезгливо поморщиться и незамедлительно ответить.
— Нет, конечно.
А Ева, услышав подобное, отчего-то сильно сердится.
— Значит ты, Титов, такой же подонок, каким был твой отец.
— Как тебе угодно, бл*дь.
Не сойдясь во мнениях, как обычно, иступленно злятся. Но отступить друг от друга не могут.
— Как ты дошел до подобного, Адам? Зачем дерешься за деньги?
— Не ради денег.
— Ради чего?
Не различая никаких стоп-сигналов, Исаева лезет и лезет к нему в душу. Адам осознает, что у него нет права ее в этом винить. Не после того, как он сам изучил практически всю ее подноготную.
— Притормози, Ева, — произносит он без какого-либо эмоционального окраса. — Я не стану рассказывать. Сделай выводы сама.
— В таком случае… — задумчиво протягивает девушка. Закрыв глаза, слегка улыбается. — Я думаю, тебе нравится ощущение полного контроля. Иногда ты намеренно, на какое-то время, даешь ситуации выйти из-под твоего контроля… Умышленно допускаешь опасность, чтобы пощекотать себе нервы. Упиваешься сильными ощущениями, — она описывает его чувства так точно, словно в данную минуту в своем подсознании видит прямую трансляцию из глубин воспоминаний. Его воспоминаний. Сердце Адама рывками замирает, делая убийственные паузы
С намеренным равнодушием отступает от него и выбрасывает испачканные салфетки в урну.
— Прими душ, Титов.
Не задает ему вопросов. Не справляется о правдивости сделанных ею выводов. А он не хочет ни опровергать их, ни подтверждать. Игнорирование кажется ему сейчас самой разумной реакцией.
По этим причинам оба упускают этот монолог.
Умолкают.
Заполняют легкие кислородом. Сначала громко и жадно. Но постепенно выравниваются. Замедляют и контролируют физические процессы в своих организмах.
Жесткий голос Адама нагоняют девушку уже на выходе.
— Зачем ты ходила ко мне домой, Ева?
— Ты надолго пропал. Мне стало любопытно, что случилось, — отвечает она, слегка оборачиваясь и бросая ему короткий взгляд.
— И все? А Литвин сказал, что ты вышла из квартиры в слезах.
Вспыхивая возмущением, Исаева резко оборачивается.
— Ничего подобного! И в принципе, такого быть не может! Я не плачу.
— Возможно, — растягивает гласные, внимательно за ней наблюдая, — ему показалось.
— Именно. Ему показалось.
Титов сначала жестко сжимает губы, а затем, приоткрывая их, издевательски цокает языком.
— Хорошо.
Еву бесит подобное снисхождение. Она стремится покинуть, ставшую внезапно удушливой тесноту помещения, но какое-то абсолютно незрелое чувство заставляет завершить разговор на критической ноте.
— А я вот замуж выхожу. Да, Титов, — внутренне холодеет, но кивает, решительно глядя прямо ему в глаза. — В феврале.
И сама же ломается от этих слов. Зацикливаясь на внутренней, выжигающей душу, боли, теряет к парню всякий интерес.
Грустная улыбка, появляющаяся на губах Евы, не позволяет Адаму усомниться в ее словах. И он сбивается с мыслей. Не находя слов, шокированно провожает уходящую Исаеву взглядом. Откладывает в памяти неестественную для нее сутулость и вмиг поникшую голову.
«…замуж выхожу… в феврале…»
Это же несерьезно? Это же нереально?
Этого не может быть.
23
Они молчат, не проронив ни слова, даже час спустя. В номере отеля. Дашка, застрявшая в гуще плавящего мозги напряжения, заторможенно таращит глаза из стороны в сторону. Ее до ужаса пугает парень в татуировках и ссадинах. Он не двигается. Подпирает стену и неотрывно наблюдает за вальяжно-развалившейся на единственной в номере кровати Евой. А та манерно сдувает пылинки со своей шелковой сиреневой пижамы и, выказывая Титову полное пренебрежение, смотрит телевизор.