Улей
Шрифт:
«Разорви на ошметки…»
«Раздави Его!»
Уничтожить Титова. Напиться его боли. Умыться его кровью. Лишить его души.
«Нельзя, Ева. Так нельзя», — твердит тонкий сильный голос.
Он прорывается сквозь множащийся дурманящий шепот, четким и резким сигналом. Словно рассудок на мгновение поймал правильный для его частоты радиосигнал.
«Так нельзя. Нельзя! Ты же не такая, как отец. Ты
Но Исаева не позволяет пропадающей годами и появившейся в самый неудачный момент совести разогнать желанные, овладевающие всем ее существом, радиопомехи.
Без тени сомнения дает гневным росткам прорастать и цвести буйными ядовитыми цветами.
Ева думала о том, что их с Титовым путешествие к краю бездны станет самым захватывающим событием в ее жизни. Что ж, именно таким оно и будет. Таким оно и будет! Опасным, волнующим, страстным, безумным и душераздирающим.
Она приложит к этому все усилия.
Сыграет любую роль. Если нужно, она станет ласковой. Коварной. Тихой и слабой. Вульгарной и смелой. Влюбленной и зависимой. Страстной. Нуждающейся. Дерзкой. Гибкой. И Его! Она будет принадлежать Адаму, чтобы впоследствии вырвать эту разросшуюся и пустившую корни частицу прямо из его сердца.
— Я не хотел, чтобы она упала, — тихо признается Титов, неожиданно вмешиваясь в ее кровожадные планы.
И Еве, зреющей лишь его бритый затылок, хочется хорошенько ему вмазать. Но она не может этого сделать. Она не способна даже пальцем пошевелить, будто исчерпав все физические силы. Сейчас ее тело неживое.
— Заткнись, — с трудом выдавливает она. — Не хочу тебя слушать.
— Я не думал, что она так сильно испугается. Я же рассчитывал, что она хоть немного… Что она, как ты.
— Заткнись. Заткнись. Заткнись, — быстро, но без эмоций повторяет Исаева.
А Титов вдруг разворачивается и стаскивает ее безвольное обмякшее тело к себе на колени.
— Нет, Эва. Слушай меня, — выдыхает он ей в ухо. Прижимает к себе и безотчетно растирает холодные, как ледышки, ноги. — Слушай меня, но не для того, чтобы ответить. Слушай, чтобы понять меня, — быстро и глубоко вдыхает. — Я виноват. Но не в том, что толкнул ее. В том, что позволил ей мне поверить.
«…позволил ей мне поверить…»
Его слова прокатываются внутри Евы, словно огненный шар, высвобождая наружу эмоции, которые запечатали сильные седативные.
Тогда-то ее тело выходит из оцепенения и начинает сотрясаться дрожью. Бесконтрольная реакция организма, которую она даже не пытается остановить. Стучит зубами и прячет лицо в теплом отвороте куртки своего врага. Вцепляется в его футболку руками. Закрывает глаза и часто дышит.
— Что с тобой?
— Мне очень холодно, — и это лишь часть правды, но большее он не заслуживает.
— Понимаю, Исаева.
Поправляя разъехавшиеся полы длинного пальто, Титов полностью закутывает ее в него.
— Я тоже чувствую этот идущий
«Ну, конечно, чертов сукин сын! Ты же читал мои записи».
Она молчит, а он продолжает.
— Я чувствую, и это очень хр*ново, — произносит с какой-то немыслимой для Евы печалью.
И она вдруг понимает, что это первый раз, когда на сцену выходит настоящий Адам. Все остальное было либо игрой, либо полным враньем, либо выверенной полуправдой. Но сейчас… Именно в это мгновение Ева готова поклясться, что с ней говорит реальный человек.
— Но ты не дрожишь, Титов.
— Не дрожу, — тихо соглашается парень. — Контролировать тело легко. Другое дело — мысли.
— Что с мыслями?
Он шумно сглатывает.
— Я бы мог столкнуть Захарченко. Я не хотел этого делать, но я бы мог это сделать. Понимаешь? — спрашивает, но не дает ей ответить. — Я знаю, что звучит странно, но… Порой мой мозг выдает несколько противоречивых указаний, и я не знаю, какое из них я выберу в тот или иной раз. Зависит от многих факторов. Учитывай это, пожалуйста, в дальнейшем.
— Учитывать это в дальнейшем? — хрипит Исаева, скрипя зубами. — Ты же не рассчитываешь, что именно я стану искать компромиссы?
«Рассчитывает», — нашептывает ей шершавый голос.
«И ты это, при случае, сделаешь».
«Если хочешь его обыграть…»
— Сама решай. Я сейчас не переговоры с тобой веду. Я предупреждаю тебя, Эва.
— Знаешь, Титов, мне больше не в кайф наша игра, — гневно выпаливает девушка. — Завтра разойдемся в разные стороны.
Адам же внезапно приходит к пониманию, что не может этого допустить.
Что, если Исаева больше никогда не взглянет в его сторону? Что, если не пожелает больше с ним разговаривать? Что, если действительно станет к нему абсолютно безразличной?
«Хрен с ней! Пусть сваливает!»
«Нет…»
«Нет».
«Просто… не сейчас».
«Вся эта «игра в чувства» — изначально плохая затея».
«Соглашайся и прекращай».
«Ни за что на свете!»
— Ты сдаешься, Эва? — низкий провоцирующий рокот вырывается из его горла раньше, чем сердце отсчитывает десять ударов.
Нет.
Нет, она лишь ждет, пока Титов захватит «крючок» поглубже.
— Несправедливо так говорить.
— Несправедливо отступать после всех своих обещаний. Я же вижу твой красный дождевик и слышу хлюпанье резиновых сапог. Сейчас нельзя в разных направлениях разойтись, потому что нам в одну сторону. По узкой тропинке.