Улей
Шрифт:
— Обязательно.
— Прямо сегодня.
— Конечно.
— Так… ммм… — возвращается к Адаму. — Надеюсь, ты в этот раз подольше задержишься дома?
— Как знать, — пожимает плечами.
— Пожалуйста! Я готова тебе заплатить.
Брови Адама в удивлении приподнимаются.
— Я подумаю об этом, — медленно произносит он.
— И пока тебя не было, я собрала кое-какую информацию, — перехватывает брошенный в сторону отца взгляд. — Терентий и Марк могут идти к черту! Это касается всей семьи. Тебя, и меня тоже.
— Э-э-э… — все, что Адам
— Встретимся вечером? Я приготовлю что-нибудь до ужаса калорийное.
— В таком случае, я вряд ли могу отказаться.
— Определенно, нет.
— Ладно.
— Ладно? — этим восклицанием с головой выдает свою неуверенность. — Правда?
Адам усмехается.
— Да. Я приду.
— Отлично! Будем смотреть «Пиратов Карибского моря» и сплетничать.
— Сплетничают бабки на «Привозе» [30] .
— Ок. Я неверно выразилась, — по-деловому прищуривается. — Изучим и обсудим информацию.
30
Привоз — крупный продовольственный рынок в пределах исторического центра города Одессы. Считается одной из городских достопримечательностей.
Допив свой кофе и заручившись всеми необходимыми подписями Терентия Дмитриевича, Диана убегает на какую-то важную встречу, а сам глава семейства все еще нерешительно слоняется по квартире.
— Ты разве не опаздываешь?
— Я? Нет, я не спешу сегодня. А ты? — кинув мимолетный взгляд на наручные часы, объявляет. — Адам! Половина девятого. Тебе нужно на учебу. Ты и без того много пропустил… — готов убить себя за сорвавшиеся с языка нравоучения. — То есть…
— Папа, — спокойно произносит Адам. — Сегодня суббота. Выходной.
— Ладно, — краснея, бормочет Терентий Дмитриевич. — Может, хочешь поговорить?
— Не знаю, папа.
На плечи Титова-старшего опускается неподъемный груз разочарования. И все же обращение «папа» помогает удержать спину ровной.
— Почему ты не говорил со мной, когда я просил тебя об этом? Почему сейчас, пап?
Теперь, когда отец готов все рассказать, Адам не готов слушать. Он наказывает его. И хотя Терентий Дмитриевич понимает, что это заслуженно, он не может не попытаться выйти с сыном на связь.
— Твоя мама приходила…
— Ох, черт, — Адам поднимается, чтобы уйти. — Только не начинай, пап.
— Сынок.
— Передай ей, чтобы не смела больше сюда приходить. Иначе мне придется съехать.
— Хорошо. Ладно, — конечно же, Терентий не может этого допустить.
Измотал душу, пока сына не было в городе.
— Но, если ты захочешь что-то узнать, просто спроси.
— Ты, как всегда, вовремя, — с едким сарказмом отвечает Адам.
А потом…
Вспоминает, почему так болезненно переживает обрушившиеся на их семью новости. Как бы тяжело ни складывались его отношения с отцом, он не хочет его потерять. Еще месяц назад Адам бы себе в этом не признался, он бы этого
Сейчас же он осознает, что ищет привязку, свою принадлежность к корневой системе Титовых. И хотя Адаму кажется, что он всего лишь сорняк, пересаженный в благоприятную почву, разросшийся и уничтожающий в этом мире все остальное, как никогда в жизни, он пытается сдерживать свой нрав.
Прикрывая глаза, шумно сглатывает.
— Ладно, пап, — кивает отцу. Уже в дверях оборачивается и добавляет. — Спасибо.
На глазах Терентия Дмитриевича выступают слезы.
27
Дверь открывается, и в палату Дарьи влетает большая связка разноцветных воздушных шаров. А за ними просовывается улыбающаяся Исаева.
— Тра-та-тушечки-та-та!
— Ева!
— Да, я!
Привязывая шары к металлической перекладине у изножья кровати, Исаева собирается с мыслями. Ей трудно дышать, и смотреть Дашке в глаза тоже как-то непросто. Однажды Гольдман сказал, что она недостаточно честна с подругой из-за страха быть отвергнутой. И он был прав. Больше всего на свете Ева боится того, что в один день Дашка поймет, настолько она плохой человек.
Сдерживая клокочущие в груди эмоции, подходит к подруге и крепко-крепко обнимает.
— Я едва не умерла от страха, — взволнованно шепчет Ева.
— Я тоже, — так же эмоционально шепчет Даша.
И Исаева с облегчением переводит дыхание.
Она знала, что падение завершилось относительно благополучно, но невозможность проведать Захару истрепали ее последние нервы. Поэтому, как только она узнала, что подругу перенаправили в их родной город, сразу примчалась к ней в больницу.
Отстранившись, Ева осматривает Дашку с головы до ног.
— С переломом руки можно жить, это я знаю точно. А вот с ногой проблематичнее будет.
Захара слабо улыбается.
— С ногой тоже можно. Я узнавала.
— Как долго ты здесь пробудешь?
— Не знаю, — отвечает девушка. — Они сейчас, как бы, лечат мою голову. И это самое отстойное из всего.
Губы Евы превращаются в тонкую линию.
— Зачем ты сказала, что сама прыгнула?
Под весом ее недовольного взгляда Даша опускает глаза.
— Если бы я сказала, что упала случайно, им бы все равно нужны были подробности. Они бы стали анализировать не только действия Титова. Твои тоже.
— Захара, — голос Евы полнится искренним возмущением. — Ты не должна меня защищать.
— Но я буду.
— Зачем? Я могу справиться сама.
— Я так не думаю, — качает головой Дашка. — Ева, ты в последнее время и так измучена переживаниями. Я же вижу.
Стиснув зубы крепче, Исаева выдыхает и старается, чтобы ее ответ прозвучал непринужденно.
— Ничего критичного.
— Ты шутишь? Нет, перестань храбриться, Ева. Я же знаю, что у тебя в душе полнейший раздрай из-за этой дурацкой свадьбы! Почему ты всегда пытаешься справиться со всем сама? Почему никогда не рассказываешь, что чувствуешь на самом деле?