Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени
Шрифт:
— Да кто ж знал, что это связано с графенком?
— Вы не знали, а старший лейтенант тем более.
Майор Афанасьев хмыкнул, не решаясь возражать.
— А дежурных по двору из рядовых и сержантов на ночь ставите?
— А то как же! — он смущенно откашлялся. — С сегодняшнего вечера будут как штык, товарищ подполковник!
И опять покашлял в кулак.
— Вот видите! А ведь я вам две недели назад говорил... И еще с Аннушкой надо поговорить. Молодой граф, видать, ей еще в те времена голову кружил. Вот она ему и выбалтывает по прежней привычке, что у нас тут происходит.
— Я ее сейчас же уволю! — взвился майор Афанасьев. — С волчьим билетом. А то еще и под трибунал подвести? А?
— Вот-вот, как раз подходящий случай... Нет уж, отставить! С Аннушкой я сам поговорю.
— Сердце у вас больно мягкое, товарищ подполковник. Она, можно сказать, как самый настоящий изменник родины. А вы будете с ней цацкаться, разговоры разговаривать. Нет, под трибунал, самое милое дело!
— Я сказал! — слегка повысил голос Гуркин. — Пришлите ее ко мне. И без угроз, пожалуйста. Просто скажите — начальник вызывает. А сами выполняйте то, что вам приказано.
— Слушаюсь!
Майор Афанасьев торопливо вышел, опасаясь, очевидно, схлопотать еще какую-нибудь неприятность. Нет, он ничего не говорит. Подполковник Гуркин начальник не из самых дурных. Но уж если взъестся на тебя за микроскопическую оплошность, то уж лучше побыстрее закатиться за горизонт.
А со мной подполковник Гуркин повел гораздо более серьезный разговор.
— У вас в районном отделе народной полиции, кажется, есть знакомые?
Я в который раз удивился информированности своего начальника. Вот сидит, казалось бы, по целым дням у себя в кабинете. Ездит, да и то нечасто, только по всяким начальникам да по вечерам в театры. А вот знает все про всех и каждого.
— Есть кое-кто, — сдержанно подтвердил я. — И в конторе Петера Габора тоже.
Он поморщился:
— Не уподобляйтесь майору Афанасьеву... Нет, Петера Габора оставим на сей раз в покое. А вот народная полиция могла бы нам слегка помочь. Словом, надо попытаться высветить, хотя бы для внутреннего употребления, личность их молодого сиятельства. Может быть, затеваем фронтовую операцию, а окажется — пшик!..
Народной полицией я занялся в то же утро. Ребята рекомендовали мне старого опытного сыщика, работавшего в отделе по уголовным делам еще чуть ли не с первых лет регентского правления Хорти, но вполне порядочного человека. Носил он кличку Усач и я почему-то представлял себе полноватого старичка с аккуратно подстриженными под Гитлера усиками.
Оказалось, он гораздо больше подходил бы под другую кличку — Дон Кихот. Тощий, высоченный, с костлявыми конечностями, жидкой седоватой бороденкой и воинственно торчащими ухоженными усами, которые он на ночь, чтобы не смять, по всей вероятности, упаковывал в специальные жесткие футляры. Сходство с рыцарем печального образа удачно дополняла редко встречающаяся шляпа типа сомбреро, с непомерно скромной тульей, почти не видной за широченными полями.
Но сыщик весьма толковый. Он ничего не записывал, ничего не спрашивал. Внимательно выслушал меня и произнес только два слова:
— Этого знаю.
И уже на другой день нарисовал четкий портрет интересующего меня лица в двух измерениях.
Измерение первое. Ученик механика в известной автомобильной мастерской Дьердя Фаркаша. Получает весьма скромное, соответствующее его должности жалованье. Снимает маленькую клетушку для прислуги в доме на улице Дохань, у вдовы Кардош Каройне, восьмидесятилетней старухи. От родителей действительно отрекся, написав в официальном заявлении, что классово прозрел под влиянием прочитанной марксистской литературы и не хочет иметь ничего общего с эксплуататорами трудящихся людей. Образ жизни, по словам квартирной хозяйки, безупречен. Не пьет, женщин к себе не водит, в свободное время разгуливает в одиночестве по улицам. Квартплату за комнату вносит всегда вовремя. Дважды занимал небольшие суммы «до жалованья», но аккуратно отдавал в назначенный срок.
Второе измерение. Владелец автомастерской Дьердь Фаркаш ряд лет обслуживал четыре легковые машины отца интересующего нас лица. Жалование получает гораздо большее, чем официально считается, из денег, оставленных механику в этих целях его близкими. На работу является неаккуратно, особенно по утрам. Под псевдонимом «клетушки для прислуги» скрывается большая, шикарно обставленная гостиная. Между прочим, Кардош Каройне лет десять назад была управительницей в резиденции графа. Интересующее нас лицо имеет собственный автомобиль — черного цвета «вандерер», держит его в престижном гараже. Любит злачные места, небезуспешно приударяет за популярными артистками оперетты и варьете. В настоящее время — за Дери Шари, звездой опереточных шоу, почти ежедневно шлет ей дорогие букеты цветов, гуляет с ней в самых шикарных будапештских ресторанах. Часто навещает район своего родового особняка, избегая появляться вблизи. Но его засекли, когда он наблюдал за двором здания в бинокль из окон лестничных клеток близлежащих домов. С родителями, проживающими теперь в Вене, письменной связи действительно не имеет. По телефонам, к которым у него есть постоянный доступ (например в автомастерской или на квартире Кардош Каройне), тоже разговоры с Веной не зарегистрированы. Однако неоднократно замечен на окраинных телефонных станциях, откуда можно без помех связаться с различными городами, в том числе и с заграницей...
Да, Дон Кихот свое дело знал блестяще.
Теперь оставался еще разговор с Дери Шари, пышнотелой дивой опереточных шоу.
До нее я добрался через знакомого, чрезвычайно популярного комика оперетты Кальмана Латабара. Поняв меня по-своему и заговорщицки подмигивая, он сразу предупредил, что чем меньше с ней церемоний, тем больше надежды на успех. После спектакля завел меня в ее артистическую уборную и представил коротко и четко, в свойственной ему комической манере:
— Поздравляю, Шари, новый поклонник. Русский полковник!
— О!
— Из ГПУ, — добавил он и сразу смылся.
Дери Шари, уже не первой свежести, но все еще красивая моложавая женщина, обладала, как тут же выяснилось, еще и острым логическим умом.
— Если из ГПУ, Латабар не сказал бы. Значит... Погодите, погодите, попробую угадать... Комендатура?.. Нет, они в одиночку не ходят... Уж не из так благосклонно относящегося к нашей братии-лицедеям учреждения на улице Королевы Вильгельмины?
Пришлось, улыбаясь, подтвердить.
— Спасибо! — и привычно приняла букет цветов, который я до сих пор, согласно местным правилам этикета, держал за спиной. — О, шикарный букет! Спасибо... На свои деньги куплены? Или на казенные?
— Как вам сказать? У нас все деньги считаются народными,
— И услуги за подаренные цветы оказываются тоже всему народу?
Остра на язычок, ничего не скажешь!
Наконец, отпустив еще несколько двусмысленных колкостей, она унялась.
— Если вам от меня ничего более существенного не требуется, то начинайте задавать свои вопросы. Вы ведь за этим пришли, не так ли?
— Честно говоря, я хотел пригласить вас в ресторан на ужин.
— И задавать свои вопросы там? Признаться, я не склонна соединять приятное с полезным, тем более, что на сегодня я уже приглашена, — и посмотрела на часы. — Через полчаса за мной придут. Вернее, приедут.