Улитка в тарелке
Шрифт:
— Наши приехали бы, — тоскливо произнес Сол, и над сердцем как-то потянуло. — Они придумали бы, как все разузнать.
Не спуская глаз с картошки, Бемби отрывисто бросила:— Сами придумаем. Маленькие, что ли?
— Да поменьше, чем родители!
— Все равно придумаем. Хватит уже за мамину юбку держаться.
Сол сразу обиделся:— А кто это держится? За меня, между прочим, даже ранец никогда не таскали, как за нашими пацанами!
У Бемби насмешливо съехал набок рот:— Ой, подумаешь, достижение! Зато ты пол еще ни разу в жизни не вымыл.
— А пол тут причем?
— При том. Какой ты взрослый, если за тебя мама все делает?
Забыв, что их могут услышать, Сол сердито выкрикнул:— А я и не говорил, что я — взрослый! Это ты все твердишь, что без родителей
— А это как — держаться за мамину юбку?
Глава третья, в которой Мира и Бемби приоткрывают друг другу мечты, а Сол с удивлением узнает, что девочки тоже кое-что понимают Вечером Эви сказал, разглядывая цветы на подоконнике:— Этот кактус совсем не звучит. Он, наверное, болеет.
— Что значит — не звучит? — не поняла Бемби.
Он посмотрел на нее удивленно, но сразу вспомнил:— Ты же не знаешь… Наши все знали. Я слышу, как цветы поют. Нет, не поют! Даже не знаю… Вот как от них пахнет, ты же чувствуешь?
— Ну, конечно. Только аромат же не ото всех исходит. От кактуса, например, ничем не пахнет.
Эви настаивал:— А вот звуки ото всех!
— Даже от кактуса?
У него огорченно опустились уголки губ:— Ты меня совсем не слушала. Я же сказал, что кактус болеет и не звучит сейчас.
— А там у вас были кактусы?
Словно увидев, он улыбнулся:— У Неды стоял на окне. И еще «живое дерево». Оно, правда, так называлось!
— Я знаю, — вспомнила Бемби. — Каланхоэ.
Эви улыбнулся так лукаво, что сразу стал похож на обычного мальчишку:— Только на самом деле оно было чуть живое!
Отразив его улыбку, Бемби сказала:— Странные у вас там имена… Так ни в одной стране не называют: Неда, Эви. Может, они придуманные?
— А у тебя?
— Ну, у меня! Это, знаешь… Прозвище. Не обидное, мне даже нравится. Настоящее имя у меня нормальное. Слишком нормальное, я его не люблю. Родители могли бы и пофантазировать… Какие у вас еще есть имена?
Он стал перечислять медленно, словно каплю роняя каждое слово:— Прат. Айза. Лисия. Дрим…
— Дрим? — подхватила Бемби и повторила, чуть склонив голову: — Дрим. Это звучит как английское слово «мечта».
Сильно мигнув, Эви облизал серые губы:— Так и есть. Только не для меня, само собой.
Бемби догадалась:— Для Миры?
— Только не спрашивай ее, — с опаской предупредил Эви. — А то она распсихуется сразу. Еще драться полезет.
— На меня?
Он оглядел ее с сомнением: Бемби была на голову выше любого из них.— На тебя вряд ли… А мне точно перепадет. Скажет: разболтал!
«А ты и вправду разболтал!» — весело подумала Бемби. Ей все больше нравился этот мальчишка, который не был таким вредным, как Сол, и еще ни разу не назвал ее дурой только за то, что она включает магнитофон погромче и мешает ему читать. При родителях Бемби обычно надевала наушники, а сейчас могла дать себе волю, но мешал младший брат. До него никак не доходило, что она не просто слушает музыку, а заодно как будто смотрит фильм, который никто, кроме нее, не видит. Люди, которые сами по себе что-то делали и разговаривали, возникали только в ее воображении, но для Бемби они были настолько живыми, что ей даже не верилось, что их нет на самом деле. Она спрашивала себя: может, я каким-то образом подглядываю за кем-то сквозь расстояние, а возможно, и время? Что, если это действительно происходит, только за сотни километров от нее? И даже не сегодня, а было еще вчера… Или случится только завтра? Проснувшись среди ночи, она подумала, что эти странные, похожие на стариков ребята, скорее всего, только привиделись ей… И на самом деле нет мальчика, который слышит музыку цветов… И той избитой их миром девочки, скрывающей свою мечту, совсем не женского рода… «А если они не зря надеются? — внезапно пришло ей в голову. — Вдруг их и не обманули вовсе? И они, правда, станут, как… как все мы, когда вырастут? Кто знает, как у них там все происходит… Тогда ее Дрим станет реальностью…» Бемби вдруг стало как-то сиротливо оттого, что у нее нет такой мечты, никогда не было, значит, получалось, что выросла она зря. Это не значило для нее так много, как для Миры… В чем-то Бемби даже потеряла оттого, что выросла, ведь теперь приходилось скрывать, что ей все еще хочется побегать вместе с братом по скользким крышам гаражей. И спрыгнуть оттуда в сугроб Бемби тоже еще тянуло… Сол полагал, что с возрастом она просто стала занудой, для него такие слова, как «здравый смысл», абсолютно ничего не значили. В двенадцать лет она тоже и слышать их не желала, а когда учителя пытались убедить ее, что девочке не пристало лазить по пожарной лестнице на крышу школы, чтобы оттуда бросить в одноклассников полиэтиленовый пакетик с водой, Бемби просто отказывалась их понимать. «Если хочется, значит, это пристало ко мне, и уже не отвяжется, пока не сделаешь!» — доказывала она. Но учителя в такие минуты глохли на оба уха, а Бемби это раздражало до того, что со временем она вообще перестала с ними разговаривать. Мама грозно предупреждала: «Тебя выкинут из школы, если ты будешь изображать соляной столб!» Ей самой приходилось несладко: чтобы дочь оставили в покое, она целый этаж в школе завесила своими работами. Перед папой она оправдывалась: «Все равно их никто не покупает!» Но Бемби уже понимала, что если б не ее выходки, мама продолжала бы хранить свои картины до лучших времен. После этого она окончательно перешла на иллюстрации, а Бемби до сих пор каждую воспринимала как черно-белый упрек ей за то, что уже давно отошло в прошлое. За Сола родителям меньше приходилось краснеть… Не потому, что он лучше вел себя, чем сестра. Нисколько! Но у него были какие-то совершенно необъяснимые с генетической точки зрения способности к математике, и Сол уже успел принести школе такую бочку меда, что никто и не замечал дегтя от его «шалостей», как вдруг стали называть это учителя. Бемби с отчаянием восклицала про себя: «Этот поросенок даже уроки толком не делает! Только и читает целыми днями. А я даже в началке по три часа над домашкой просиживала… И все равно Сол в сто раз лучше учится!» Несколько раз она пыталась выведать у брата, как ему удается справляться с самыми запутанными задачами. Но Сол ничего толком не мог объяснить. Только плечами пожимал:— Да я как-то сразу угадываю, как решать.
В ответ Бемби произносила с легким отчаянием:— Ну, ты и монстр…
На это Сол нисколько не обижался, ведь никаким монстром он на самом деле не был. А вот эти двое, что спали сейчас в комнате родителей? Монстр — это нечто уродливое и отвратительное. Симпатичными их и впрямь трудно было назвать, вот только никакого отвращения Бемби не испытывала. Ей не давало покоя то, что она не представляет, как им можно помочь. Но поверить в то, что помочь невозможно, Бемби отказывалась даже в душе. Она не обманывала себя и не божилась, что Мира с Эви стали для нее, как родные. Если б что-нибудь настолько же ужасное стряслось с братом, Бемби уже из кожи вон вылезла бы, чтоб помочь ему. Каким бы временами невыносимым он ей ни казался и как бы ни хотелось задушить его собственными руками… И вместе с тем, слово, которое она сама же произнесла — «друзья» — и которое в тот момент еще не много значило и было, скорее, призывом к себе самой, за этот день, что они вчетвером провели вместе, приятно отяжелело и стало теплым. Живым. Хотя вроде бы и не случилось больше ничего особенного в этот день. Они вместе смотрели мультики, и Бемби тоже хохотала, забыв о возрасте и «здравом смысле». Потом Сол научил гостей играть в лото, потому что неожиданно выяснилось, что цифры они знают и даже разбираются во времени. Сперва он, правда, допустил промашку и предложил поиграть в «слова», то есть придумывать из одного длинного много маленьких. Бемби уже струхнула, что он опозорит ее перед всеми, ведь брат всегда побеждал и наставительно заявлял: «Читать больше надо!» Но она вовремя вспомнила, что Эви с Мирой вообще не знают букв. «Им только сказки читали, — подумала Бемби. — Значит, братец прав… Было, что скрывать от них. А ведь сразу видно, что они не глупее нас!» Заодно она дала себе слово взяться за большую литературу, правда, к вечеру успешно забыла об этом. В школе Бемби с ловкостью удавалось обходить программные произведения, как рифы — и сама цель оставалась, и путь продолжался. Готовые сочинения теперь свободно продавались в любом книжном, и, видя это своими глазами, мама наивно верила, что им действительно разрешают пользоваться написанными кем-то текстами. Ее только удивляло, что дочь так упорно отказывается излагать свои мысли и вместе с тем продолжает нашептывать, прижавшись к ее плечу, что мечтает сочинять истории.— А что здесь общего?! — поражалась Бемби и разглядывала мать с недоверием: может, подкалывает? У них в семье только держи ухо востро!
Мама изумлялась в свою очередь:— Неужели ничего?
— Ну, абсолютно! Сочинение — это… — Бемби куксилась и мучительно подыскивала слово, которое сразу все объяснило бы маме.
Но на ум приходили только затасканные, звучавшие уже миллион раз и оттого как бы ничего не значившие фразы. Приходилось пользоваться ими, хотя Бемби делала это через силу.— Сочинение — это так скучно… Это же тоска смертная! Если я буду писать книжки, я сразу всем запрещу писать по мне сочинения!
В серых маминых глазах ярко вспыхивали насмешливые звездочки.— Чего не отнять у моих детей, так это скромности, — говорила она с преувеличенным уважением.
У Бемби начинали теплеть щеки:— А что я такого сказала? Я же так… на всякий случай.
— Все правильно. Надо же сразу позаботиться о литературном наследии!