Уловка «Прометея»

Ладлэм Роберт

Впрочем, Брайсон прибыл сюда отнюдь не безоружным. Предчувствуя, что его могут обыскать, прежде чем допустить на встречу с генералом, Ник не взял с собой никакого огнестрельного оружия – да и вообще ничего такого, что противоречило бы образу Джайлза Хескет-Хэйвуда. Слишком уж велик был риск, что его на этом поймают и вся легенда пойдет насмарку.

Но оружие, спрятанное в мягком кожаном поясе Хескет-Хэйвуда, было спрятано так хорошо, что рискнуть стоило. В этом поясе между двумя слоями кордовской кожи наилучшей выделки размещалась длинная гибкая металлическая полоса в дюйм шириной и дюймов двенадцать длиной, сделанная из алюминиево-ванадиевого сплава и отточенная почти

по всей длине до бритвенной остроты. Клинок можно было легко и быстро извлечь из пояса: нужно было лишь расстегнуть одну застежку и нажать посильнее. Им недолго было порезаться самому, но, если приловчиться, клинок с одного взмаха, почти без усилий мог рассечь человеческую плоть до кости. Кроме того, Брайсон был уверен, что, если потайного клинка окажется недостаточно, он вполне сможет положиться на свое умение импровизировать и превращать в оружие подручные предметы – ему уже не раз приходилось так поступать. Но Ник надеялся, что оружие ему не потребуется.

К двери терминала подкатил черный «Даймлер» последней модели. За рулем сидел шофер в точно таком же темно-зеленом военном мундире без знаков различия, с таким же невозмутимым и непроницаемым лицом. Он смиренно склонил голову, приветствуя гостя.

Угрюмый посланец распахнул перед Брайсоном дверцу автомобиля, спрятал его чемодан в багажник, затем сам уселся на переднее сиденье. Он не произнес ни слова; водитель развернул «Даймлер» и вывел его на дорогу, ведущую к Сицзяну.

Брайсону случалось как-то давно побывать в Сицзяне, но теперь он не узнавал города. То, что каких-нибудь двадцать лет назад было крохотным, сонным рыбацким поселком и приграничным городком, сделалось теперь шумным, хаотичным сплетением наспех проложенных дорог, наскоро возведенных жилых районов и заводов. На месте рисовых полей и нетронутых земель, лежавших вокруг дельты Жемчужной реки, выросли небоскребы, электростанции и промышленные предприятия особой экономической зоны. Горизонт щетинился строительными кранами; небо затягивала уродливая серая дымка. Население этого района – а на берегах зловонной реки Сицзян осело уже около четырех миллионов человек – составляли в основном так называемые «мингонг», бывшие крестьяне, явившиеся сюда в поисках работы. Их привела сюда надежда на зарплату, позволяющую хотя бы достичь прожиточного минимума.

Сицзян представлял собой стремительно разрастающийся город, где жизнь била ключом все двадцать четыре часа в сутки. Он мчался вперед на полном ходу, и топливом ему служило самое крамольное для коммунистического Китая слово: капитализм. Но это был капитализм в его самой наглой и жестокой форме – опасная истерия города на фронтире, сопровождаемая безудержным разгулом преступности и проституции. Сверкающие вершины потребительских излишеств, глянец афиш и сверкание неона, кичливые магазины с нарядами от «Луи Вюттона» и «Диора» были – Брайсон знал это – не более чем фасадом. А за ним скрывалась отчаянная нищета, убогое и тяжкое существование мингонгов, жестяные сараи безо всяких удобств, каждый из которых служил домом десяткам мигрантов, и тощие цыплята, бегающие по крохотным грязным дворикам.

Дороги были забиты автомобилями последних моделей и ярко-красными такси. Все до единого здания были новыми, высокими, сверхсовременными. Улицы пестрели мигающими надписями, сплошь по-китайски; лишь изредка то тут, то там попадались латинские буквы – скажем, большая М, обозначающая «Макдоналдс». Повсюду бросались в глаза яркие краски, кричащие вывески ресторанов, витрины магазинов, торгующих бытовой электроникой – цифровыми камерами, компьютерами, телевизорами и музыкальными центрами. Уличные торговцы продавали жареных

уток, свинину и живых крабов.

По улицам струился плотный поток людей, и почти у каждого был при себе мобильный телефон. Но, в отличие от Гонконга, расположенного в двадцати милях южнее, здесь нельзя было увидеть в парках стариков, занимающихся тай-цзи-цюань. По правде говоря, здесь вообще трудно было встретить стариков. Максимальный срок пребывания в особой экономической зоне составлял пятнадцать лет, и попасть сюда могли лишь крепкие трудоспособные люди.

Сидевший впереди посланец обернулся и произнес:

– Ni laiguo Shenzhen ma?

– Простите? – переспросил Брайсон.

– Ni budong Zhongguo hua ma?

– Извините, не знаю этого языка, – отозвался Брайсон, чуть растягивая слова. Посланец интересовался, понимает ли он китайский язык и бывал ли здесь прежде; возможно даже, это было проверкой, только очень уж прямолинейной.

– Говорите по-английски?

– Да-да, говорю.

– Вы здесь впервые?

– Да, впервые. Очаровательное место – жаль, что я не обнаружил его раньше.

– Зачем вы хотите встретиться с генералом? – спросил посланец. Лицо его неожиданно приобрело враждебное выражение.

– Бизнес, – коротко отозвался Брайсон. – И вообще, это дело генерала – не так ли?

– Генерал отвечает за Гуаньдунский округ НАО, – с упреком произнес посланец.

– Ну, похоже, бизнес здесь процветает.

Водитель что-то проворчал, и посланец умолк, а затем и вовсе отвернулся.

«Даймлер» пробирался сквозь невероятно забитые улицы и непрерывную какофонию – истерически пронзительные возгласы и трубные вопли автомобильных гудков. У гостиницы «Шангри-Ла» они все-таки угодили в пробку. Шофер включил сирену и мигалку и выехал на забитый народом тротуар, отрывисто выкрикивая приказы через громкоговоритель; пешеходы бросились врассыпную, словно стая перепуганных голубей. «Даймлер» стремительно объехал пробку и снова выскочил на дорогу.

В конце концов они добрались до контрольно-пропускного пункта, расположенного на въезде в промышленный район, который, похоже, находился под непосредственным контролем военных. Брайсон предположил, что где-то здесь и находилась изначально резиденция генерала Цая, ставшая впоследствии его штаб-квартирой. Солдат, дежуривший на КПП, наклонился и грубо махнул рукой посланцу; тот выскочил из машины. Машина же поехала дальше по улице, мимо однообразных жилых домов, которые вскорости сменились какими-то складами.

Брайсон мгновенно насторожился. В резиденцию генерала его не впустили. И куда же его везут?

– Neng bu neng gaosong wo, ni song wo qu nar? – настойчиво спросил Брайсон, намеренно произнеся фразу с сильным английским акцентом и построив ее таким образом, как это мог сделать лишь человек, плохо знающий язык. (Скажите, пожалуйста, куда вы меня везете?)

Водитель не ответил.

Брайсон повысил голос. Теперь он говорил легко и свободно, как урожденный носитель языка.

– Мы удаляемся от казарм генерала, сиджи!

– Генерал не принимает посетителей у себя в резиденции. Он ведет скромный образ жизни, – дерзко, даже непочтительно отозвался водитель – совсем не так, как надлежало бы китайцу с низким социальным статусом обращаться к вышестоящему, – и даже не добавил обращения «шифу» – «господин».

– Всем известно, что генерал Цай живет очень хорошо. Я советую вам развернуть машину.

– Генерал верит, что истинная сила действует незримо. Он предпочитает держаться за сценой.

Они остановились у крупного склада, рядом с джипами и «Хамви» армейской раскраски. Не поворачиваясь и не глуша двигатель, водитель продолжил: