Ультиматум Борна
Шрифт:
– Но на нем нет никакой идентификации, вообще никаких пометок.
– Все внутри, закодировано. Каждый пропускной пункт оборудован автоматическим замком. Вставляешь это в слот, и барьеры поднимаются, пропуская тебя внутрь и сообщая охране, что ты имеешь доступ – и записан.
– Чертовски умны эти убежденные марксисты.
– В Лос-Анджелесе подобные штучки использовались почти во всех отелях уже четыре года назад… Что касается остального.
– Базовые правила?
– Крупкин называет это защитными мерами – как для нас, так и для тебя. Признаюсь, он не думает, что ты выберешься отсюда живым; и если он окажется прав, твое тело
– Как восхитительно практично.
– Ты нравишься ему, Борн… Арчи.
– Продолжай.
– Насколько осведомлен командующий персонал, ты – работающий под прикрытием агент из инспекции в Москве, американский специалист, посланный сюда, чтобы проверить утечки на Запад. Тебе должно быть предоставлено все, что понадобится, включая оружие, но никто не должен говорить с тобой, пока ты не заговоришь первым. Что касается меня, то я твой посредник; все, что тебе нужно, ты передаешь через меня.
– Премного благодарен.
– Не спеши, – сказал Бенджамин. – Ты никуда не пойдешь без меня.
– Это неприемлемо.
– Это необходимо.
– Нет.
– Почему?
– Потому что не хочу быть отягощенным лишним грузом… и если я все-таки выберусь отсюда, то хотел бы, чтобы мать одного моего знакомого Бенджамина нашла его живым и здоровым.
Молодой русский пристально посмотрел на Борна, воля смешалась с болью в его глазах.
– Ты действительно думаешь, что сможешь помочь нам с отцом?
– Я знаю, что могу… так помоги же мне. Играй по моим правилам, Бенджамин.
– Ты странный человек.
– Я голодный человек. Здесь есть какая-нибудь еда поблизости? И свежий бинт. Меня сильно тряхнуло недавно, и шея и плечи все еще дают о себе знать.
Джейсон снял пиджак; его рубашка была вся в крови.
– Боже правый! Я позову врача…
– Нет, не надо. Просто какого-нибудь санитара, и все… Это мои правила, Бен.
– Хорошо, Арчи. Мы разместимся в номере приезжих комиссаров; это на верхнем этаже. У нас есть комнатная обслуга, и я позвоню в медкабинет.
– Я сказал, что голоден и неважно себя чувствую, но это не главное, что меня заботит.
– Не беспокойся, – сказал советский калифорниец. – Как только что-нибудь случится, нам сразу сообщат. Я сверну карты.
Это произошло ровно в 0.02 ночи, сразу после общей смены караула, в самое темное время ночи. Телефон в их номере взвизжал, сдернув Бенджамина с дивана. Он пробежал через комнату к настойчиво звенящему аппарату и сорвал трубку.
– Да?.. Где? Когда? Что это значит?.. Да! – он бросил трубку и повернулся к Борну, сидевшему за столом, разложив карты Новгорода. – Невероятно. В испанском тоннеле – на той стороне два охранника мертвы, а на этой стороне караульный офицер найден в пятидесяти ярдах от своего поста с пулей в горле. Они просмотрели видеозапись – и все, что смогли увидеть, – неизвестный мужчина, который прошел через тоннель с сумкой! В форме охранника!
– Было еще что-то, не так ли? – холодно спросил Дельта.
– Да, и ты, возможно, прав. На той стороне был найден мертвый колхозник, сжимавший в руке порванные документы. Он лежал между двумя убитыми охранниками, один из которых был раздет до трусов и ботинок… Как
– Это был хороший парень, не могу предположить ничего другого, – размышлял Борн, быстро поднявшись и потянувшись к карте испанского комплекса. – Он, наверное, заслал внутрь купленного самозванца с поддельными документами, потом вбежал сам, а раненый офицер в последний момент раскусил обман и обратился к нему на иностранном языке, которого он не знал… Я же говорил тебе, Бен. Нащупывать, проверять, колебать, запутывать и найти путь внутрь. Кража формы – стандартный ход, и в неразберихе она позволила ему пройти через тоннель.
– Но за любым человеком с этими пропусками должны были следить. Ты ведь сам так сказал, и Крупкин распространил по всей линии!
– Кубинка, – откликнулся Джейсон, задумчиво изучая карту.
– Арсенал? Тот, что упоминался в новостях?
– Именно. Как и в Кубинке, у Карлоса есть кто-то здесь, внутри. Кто-то, обладающий достаточной властью, чтобы приказать какому-нибудь малозначительному офицеру караула доставить любого, кто попробует пройти по тоннелю, к нему, прежде чем поднимать тревогу и будить штаб.
– Такое возможно, – быстро и твердо согласился молодой тренер. – Кому охота будить штаб ложной тревогой? К тому же, как ты говоришь, началась суматоха.
– В Париже, – сказал Борн, подняв глаза от карты, – меня уверяли, что лишние проблемы – главный враг КГБ. Это правда?
– В масштабе один к десяти, по меньшей мере к восьми, – ответил Бенджамин. – Но кто это может быть? Шакал ведь не был здесь уже больше тридцати лет!
– Если бы у нас была пара часов и компьютер с базой данных всех, кто находится в Новгороде, мы могли бы ввести несколько сотен имен и получить ряд возможных кандидатур, но у нас нет в запасе пары часов. Нет даже минут! К тому же, насколько я знаю Шакала, это не имеет значения.
– А по-моему, это многое значит! – вскричал советский американец. – У нас тут предатель, и нам следует знать, кто это.
– Я подозреваю, что вы и так скоро это выясните… Это все детали, Бен. Главное – он здесь! Пойдем и, когда выйдем наружу, остановимся где-нибудь, и ты дашь мне, что потребуется.
– Хорошо.
– Все, что мне нужно.
– Я уполномочен на это.
– И потом ты исчезнешь. Я знаю, что говорю.
– Ничего подобного, Хосе!
– Снова возвращается Калифорния?
– Ты слышал, что я сказал.
– Тогда, возможно, мама молодого Бенджамина застанет труп своего сына, когда вернется в Москву.
– Да будет так!
– Да будет?.. Что заставило тебя это сказать?
– Не знаю. Это показалось к месту.
– Заткнись! Пошли отсюда.
Глава 41
Ильич Рамирес Санчес дважды щелкнул пальцами в тени, поднявшись по короткой лестнице миниатюрного входа в небольшую церковь в «мадридском» Paseo del Prado, бульваре Прадо, держа в левой руке сумку. Из-за макета колонны с выемками появилась фигура, крепко сложенный мужчина лет шестидесяти. Он частично вышел на свет, долетавший от отдаленного фонаря. На нем была форма испанского армейского офицера, генерал-лейтенанта с тремя рядами полосок, пришитых к кителю. В руке он нес кожаный портфель; он чуть приподнял его и заговорил на языке этого комплекса: