Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника
Шрифт:
– Потому что все по Станиславскому, – поддакивает тесть с тахты. – Есть истина страстей и правдоподобие чувств.
– О Боже! – стону я.
– А мне больше всего понравились поцелуи, – заявляет сынок, грохоча велосипедом. – Наверное, если девочку не к шкафу прижать, а к кактусу, то еще лучше будет…
В отчаянии я бросаю взгляд на жену, на мою надежду. На человека, который меня всегда понимает.
– Как хорошо, что окончилась эта мура, – тепло говорю я, протягивая руку. – Пойдем, хотя бы чаю вместе попьем.
– Мура?! –
Том и Джерри
Любите ли вы детективы и боевики, как люблю их я, – всеми фибрами?!
Нет, вы так любить их просто не можете.
У вас не получится.
Вы не родились в том славном городе, в той самой сонной республике, где тогда, в 60-х, самое крутое, что показывали из этого жанра, – это «Подвиг разведчика».
Но этот фильм нельзя смотреть более трехсот пятидесяти раз, ибо дальше ты уже хочешь этого разведчика придушить сам.
Телевидение было закрыто для этих жанров, и «оттягиваться» приходилось в кино.
Но кино было на идеологической диете, точно как и выезды за границу.
Как известно, советский человек после беседы в парткоме, при обязательной хорошей характеристике, вначале выпускался в Болгарию, потом в ГДР; далее, если поведение было безукоризненным, в Чехословакию, а там уже его выпускали в настоящий капитализм – в Югославию.
СССР очень любил своих граждан и заботился, чтобы их сознание не травмировалось излишествами.
По такому же принципу пускали фильмы в советский кинотеатр.
Поскольку болгарский кинематограф был хуже даже советского, то роль первой ступеньки в познании кинозаграницы выполняло ГДР, но по сложной схеме.
К примеру, советскому человеку, чтобы совсем не зачах, нужно было показать вестерн. Но не показывать же ему американский вестерн – ведь гражданам говорили, что в Америке не было кино, а если и было, то только то, в котором на СССР лили грязь и рассказывали, почему нужно бросить на нас атомную бомбу.
Поэтому делать правильное американское кино поручали ГДР, которая была почти на Западе, если перелезть через Берлинскую стену и увернуться от выстрелов пограничников.
А уже кинематографисты ГДР писали сценарий американского вестерна.
Но и это не всё.
Если вспомнить классические американские вестерны, то в них есть «хорошие парни» – это американцы (белые и черные) – они шерифы, простые жители и просто отважные люди; а есть «плохие» (так же белые и черные) – они бандиты, убийцы и грабители банков.
В этом была огромная проблема – нужно было показать Америку так, чтобы в ней все американцы были исключительно плохими.
То есть, нужно было исхитриться написать такой сценарий, чтобы плохих американцев на их же территории кто-то побеждал.
Но кто?! Проклятых
И задача была блестяще решена – это должны быть индейцы! Именно придуманные немцами индейцы в фильмах, снятых в ГДР, должны были победить американцев.
И неважно, что в жизни было все наоборот.
Важно, что в Лейпциге писали сценарий, в Восточном Берлине эту «клюкву» снимали, приглашали на главную роль мускулистого югославского красавца Гойко Митича – и вот социалистические вестерны «Виннету – вождь апачей», «Сыновья Большой Медведицы», «Чингачгук – Большой змей» победным маршем шли по СССР.
Они собирали в советских кинотеатрах миллионы зрителей.
И не надо было никаких Джеймсов Бондов!
А потом появились «Неуловимые мстители», гениальное творение Эдмонда Кеосаяна – фантазия на все вестерны сразу.
И я, зажав в потной ладошке десять копеек, выданные мамой на дневной сеанс, шел в кинотеатр «Пионер», чтобы снова и снова шептать за Савелием Крамаровым давно заученные слова: «А по обочинам мертвые с косами стоят – и тишина!..»
Став постарше, я влюбился в замечательные чешские комедии «Лимонадный Джо» и «Призрак замка Моррисвиль».
Я с юности обожал детективную фабулу, щедро сдобренную юмором и иронией.
Однако потом, когда я был в пятом классе, появился фильм, перевернувший всю советскую страну.
Это уже была не подделка – это был настоящий капиталистический фильм, имевший грандиозный успех во всей Европе и подаривший нам гениального комика мирового уровня.
Фильм назывался «Фантомас», а комика звали Луи де Фюнес.
Почти пародийная история про злобного Фантомаса, вечно ходящего в маске, и полицейского комиссара Жюва, который безуспешно пытается его поймать, поразила всех моих друзей, но меня особенно.
Я впервые увидел, пусть в кино, что жизнь может быть удобной, красивой и даже роскошной.
На моих глазах люди ели с красивых тарелок без надписи «Общепит», накалывали еду на тяжелые посеребренные вилки, ходили по большим комнатам с широченными окнами и садились в машины, которые было трудно себе представить.
При этом Фантомас не кричал своим помощникам: «Эй, а где вы достали такую тарелку? Вам ее дали в новогоднем пайке?!»
А комиссар Жюв, бегая за Фантомасом по улицам, не пытался пристроиться в очередь за полукопченой колбасой.
Более того, пытаясь соблазнить красавицу Элен, негодяй Фантомас прямо в кадре под красивую музыку наливал в невиданный высокий хрустальный бокал умопомрачительное французское шампанское, что для зрителей было так же недостижимо, как и камин, бросавший отблески веселого огня на висящие на стенах гобелены, диковинные лампы и огромное блюдо с фруктами, из которого, как бы издеваясь над зрителями «страны вечнозеленых помидоров» (М. Жванецкий), вызывающе торчал большой ананас.