Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника
Шрифт:
Однако сказка всегда лучше реальности, поэтому моя семья остается верной сериалам латиноамериканским – там не нужно что-то соотносить с правдой.
Очередной захват России произошел в день, когда появился спутниковый канал латиноамериканских сериалов.
Видимо, захват окончательный, потому что в урочный час, несмотря на мои мольбы и крики, мои домашние зомби идут к телевизору.
Далее следует щелчок пульта и…
Еще вчера была мила и отзывчива жена, теща боевито размахивала посудным полотенцем, а сынок менял подшипник в только что сломанном им же велосипеде, как вдруг сегодня все по-другому.
Как три кролика перед удавом они сидят перед телевизионным экраном в гробовой тишине, нарушаемой лишь звонками мобильников, которых все равно никто не берет.
Исключением из семейного ужаса является тесть. Хотя только потому, что он смотрит ту же программу в соседней комнате, более основательно расположившись на мягкой тахте.
Нет, это неправда, что человек произошел от обезьяны.
Обезьяна не смотрит сериалы.
Или хотя бы корчит рожи в ответ на увиденное.
Вызывает сомнение в данном случае и божественное происхождение человека.
Я, например, твердо уверен, что все, кто смотрят сериалы, после перехода в мир иной немедленно окажутся в широком и вместительном котле с серой. Рядом будут кипеть авторы, режиссеры, продюсеры и актеры – все те преступники, которые приложили руку к созданию сих уголовно наказуемых зрелищ.
Хотя, к ужасу дьявола, все они вряд ли заметят свое отчаянное положение, проводя столетия в обсуждении новых серий, которые предполагается создать.
Нет, татаро-монголам не победить Россию – мы от них нарожаем детей. Не сделать это и американским шпионам – у нас нет ничего, что бы их интересовало.
Россию погубят телесериалы, ибо они метят в главное – в семью!
– Ну, и чем же мне ужинать? – мрачно спрашиваю я, сидя за столом и постукивая по нему котлетой – единственным предметом, найденном в углу холодильника.
– Порежь ветчину на сковородку и залей яичком, милый, – говорит жена, позабыв, что последнюю ветчину семья съела еще вчера под просмотр двести тридцать пятой серии.
– Кстати, Луис-Алберто очень любит яичницу-глазунью, – глубокомысленно замечает теща, энергично обмахиваясь от жары посудным полотенцем.
– Это не Луис-Альберто любит, а работорговец Алекс. Луис-Альберто любит квас, – уточняет тесть из своей комнаты.
– Папа, откуда у них там квас? – кричит сын, вытирая смазку с рук о диван.
– Спроси у дедушки, – мычу я, ломая зубы о каменную котлету.
– Дедуля, откуда?
– У них в Америке есть русские рестораны. Там подают квас.
– У них не Америка, а Мексика, – меланхолично замечает жена, не отрываясь от телевизора.
– Значит, он пил квас в Мексике, – авторитетно заключает тесть. – Что там квасу нет, что ли?
– Есть, есть. Тихо! – шипит сын, впившись в экран.
Там Хосе-Игнасио целует Лауру, а сынок в последнее время стал проявлять к этому процессу повышенный интерес.
Обливаясь слезами, герои целуются.
– Слабо! – замечает сынок. – В сорок восьмой серии было лучше.
– Это как «лучше»? – изумляется жена.
– Там он ее к шкафу прижимал, а она отбивалась. Папа, правда так лучше?
– Спроси у дедушки, – хриплю я, давясь котлетой.
– Сейчас такие цены, что пока заработаешь на шкаф, то на прижимание уже сил не останется, – резюмирует тесть.
– Погоди, Коля, помолчи секунду, – нервничает теща. – Сейчас он, наверное, ей признается!..
Я перехожу от котлеты к холодному чаю, понимая, что ближайшие двадцать минут меня никто не побеспокоит, ибо признания в телесериале – это дело особое.
Уголовный талант создателей этого варева и необходимость делать его бесконечным приводят к тому, что даже обычные признания в любви в латиноамериканских сериалах подаются в особо извращенной форме.
В сериальном признании герой и героиня снимаются на фоне искусственного фикуса, известного еще по фильмам с Лолитой Торрес.
Обувь артистов, по-видимому, приклеивают к полу, а рукава к костюмам, потому что как только начинается любой диалог, всякое движение прекращается.
Что касается текста, то песня пьяного шарманщика – небесная музыка по сравнению с предлагаемым диалогом:
ОН. Дорогая!
ОНА. Что тебе нужно?
ОН. Дорогая, я хотел…
ОНА. Я не желаю слушать!
ОН. Дорогая, я хотел сказать…
ОНА. Нам не о чем говорить после того, что было вчера!
ОН. Дорогая, я хотел сказать что…
ОНА. Нам не о чем говорить после того, что вчера было!
ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я…
ОНА. После того что было вчера, нам не о чем говорить!
ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я отныне…
ОНА Ха-ха! И ты появился на пороге моего дома, чтобы сказать это после того, что вчера было?!
ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я отныне тебя…
ОНА. После того, что было вчера, ты появился на пороге моего дома, чтобы это сказать?! Ха-ха!
Как легко поймет тонкий знаток «мыльных опер», этот диалог, который найдется в любом сериале, легко изготавливается в домашних условиях. Просто к тексту героя необходимо каждый раз добавлять по слову, а текст героини берется сразу большой фразой, которая переставляется внутри.
Далее по тексту щедро рассыпаются восклицательные знаки.
Хороший результат дает подставленное слово, опрокидывающее смысл. В данном случае приставьте к последней, приведенной выше фразе героя слово «ненавижу», и вы сразу увидите падающую в обморок Марию. А это великолепная возможность еще пять серий вызывать к ней врача, давать нюхать нашатырь, ставить пиявки и делать искусственное дыхание – что и нужно авторам, главная задача которых обеспечить себе безбедную старость.
Что же касается реальных мексиканцев, бразильцев и аргентинцев, то если бы они признавались в любви так, как в своих сериалах, то умирали бы от старости задолго до первой брачной ночи.